Его года - его богатство

Вахтанг КИКАБИДЗЕ: «Все имущество - не очень много у меня есть, но все же - детям и внукам я отписал и сказал: «Можете уже, если хотите, из дому меня выгнать, но если вас правильно воспитал, пока трогать не будете»

Часть II

«ВИНО НЕ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ — ИЗ-ЗА ЯЗВЫ, А ЧАЧИ ВЫПИТЬ МОГ ХОРОШО, ДО ТРЕХ БУТЫЛОК. ИЗ-ЗА СТОЛА, НЕ ШАТАЯСЬ, ВСТАВАЛ, СВО-ИМИ НОГАМИ УХОДИЛ...»

— На первые свои гастроли вы как Вахтанг Багратиони поехали — почему?

— Чтобы директор филармонии не уз-нал — он же меня тогда забраковал, но администратор подошел, который тоже на худсовете сидел, и сказал: «Если фамилию поменяешь, возьму». Что-то увидел во мне, наверное... Я с мамой посоветовался: «Что делать?». — «Возьми, — говорит, — мою — что может быть лучше?». Эта статья до сих пор у меня дома лежит — в единственной газете, которая меня ругала: «Вы-ходит худой нервный молодой человек и орет хриплым голосом в микрофон» — примерно так в ней было написано (смеется).

— Вы одну сигарету за другой курите — в то время, когда курить уже и не модно, и повсюду запрещено. К сигаре-там с девяти лет, говорят, пристрас-тились?

— 67 лет стажа курильщика! (Хохочет) .

— И бросить не хочется?

— Не могу: такое ощущение, что, если брошу, сразу умру. Однажды у меня сигареты закончились, и я заначку искал — весь дом перевернул! Очень смешно было...

Я к сыну почему не летал? В самолете же не курят, а в Канаду лететь далеко — 10 часов. Как-то он позвонил: «Я придумал! Через Киев лети — тебе в кабине пилота курить разрешат». Я подумал: мало ли? — и мы с женой из Киева за океан отправились. Поднялись в самолет, девочки нам улыбнулись, мы сели, пристегнулись, взлетели, потом стюардесса по салону проходит, чай предлагает, кофе... Я поинтересовался: «А у вас пилоты курящие?». (Это первый час еще шел). Они удивились: «А в чем дело?». — «Мне плохо». — «Пойду им скажу». Ребята меня к себе позвали: думали, я одну сигарету выкурю — и уйду. 10 часов я там сидел, они желтого цвета все стали! Все анекдоты, какие знал, им рассказал, чтобы как-то вытерпели, они чуть в обморок не попадали. В общем, долетели, а через три месяца я назад возвращаюсь — и этот самолет, та же команда! Ког-да увидели меня, кричать стали: «Нет!». (Хохочет) .

— Курите вы много, а пьете?

— Ну, пил я — дай Бог, выпить мог хорошо!

— Чачу?

— Чачу, водку — в основном. Вино не очень любил — из-за язвы.

— Значит, вино язвенникам нельзя, а чачу — 70 градусов — можно?

— 74! (Улыбается) .

— Сейчас не пьете уже?

— Не разрешают.

— Выпивка когда-то проблемой для вас была?

— Нет. Из-за стола, не шатаясь, вставал, сво-ими ногами уходил, и похмельного синд-рома никогда не было: чай выпью — все нормально, работаю.

— Принять на грудь много могли?

— До трех бутылок.

— Чачи?

— За один присест?!

— Так вы герой!

— Герой Советского Союза! (Улыбается) .

«Жили мы тоже играючи, и если гуляли, на всю катушку. Однажды Данелия с Леоновым заехали ко мне в гостиницу «Рос-сия» ночью. Женю я очень любил, он в моем восприятии — большой и добрый Чебурашка. Удивительно, но был совершенно непьющим, поэтому ничего курьезного про него не расскажешь (все же во время застолья происходит), а мы с Гией хорошенько поддали и часа в три ночи уже вдво-ем и пьяные вдубаря передислоцировались к нему домой.

Снова сели за стол, продолжаем, и, слов-но призрак, в белой ночной рубашке жена его, Люба Соколова, входит и ласково так просит: «Гиечка, Бубочка, ну не пейте больше». Вдруг Данелия в гневе достает пистолет и стреляет в нее — почти в упор. Люба падает... Я протрезвел мгновенно, в ужасе бросился к ней, думаю — убил! Представляете мое состояние? Откуда было знать, что пистолет газовый, а Любочка даже не обиделась: она не только замечательная актриса — святая женщина была, чистый ангел».

«ОДНАЖДЫ НАПИСАЛИ, ЧТО Я НЕ ГРУЗИН, А АРМЯНИН САРКИСЯН, А В ЧИКАГО ОДНА ЖЕНЩИНА МУЖЧИНЕ ЗАКРИЧАЛА: «МОНЯ, А ВАХТАНГЧИК-ТО НАШ!»

— О вас много слухов в свое время ходило — например, что в Кении у вас чернокожая дочь подрастает...

— В Кении? Нет, не слышал.

— А что о себе слышали? Что вы не грузин, а армянин?

— Даже напечатано это было, и фамилию какую-то смешную указали — Саркисян или что-то в этом роде (смеется) .

В Чикаго, помню, концерт идет: переаншлаг, зал на три ты-сячи мест битком набит... Ира, моя жена, свое место женщине с тяжелыми ногами, у которой слоновая болезнь, уступила и за ней около стенки стоит, а я песню «Мои евреи, живите вечно» пою, и вдруг та женщина из своего третьего ряда мужчине в первый как закричит: «Моня, а Вахтангчик-то наш!». (Смеется) .

— Вам, я знаю, шесть раз подряд на Новый год шикарную ель присылали...

— ...елку, да.

— Что это за история, Вахтанг Конс-тантинович?

— Ну, когда в первый раз это произошло, мы уже нашу нейлоновую наряжали, которая дома стояла, и тут звонок в дверь, я открываю — мальчик, лет 16-17, с елкой живой. Не знал, видимо, чья квартира: ему деньги дали — он и принес. «Дядя Вахтанг, это вы здесь живете?». — «Да, а что такое?». — «Вот, передали». — «А кто?». — «Я этого человека не знаю — он мне заплатил, сказал поднять».

Мне так приятно стало! — убрали искусственную, нарядили живую... Я потом в городе спрашивал: «Может, кто-нибудь слышал, кто бы это мог быть?». Никто ничего... Год прошел — опять елку прислали, через год снова. Мы привыкли уже, свою не наряжали, знали, что такой будет подарок, и через пять или шесть лет вдруг не дождались...

Я как-то друга в больницу пошел навещать — фрукты какие-то взял, еще что-то. Из лифта выхожу — еще пару ступенек надо пройти, чтобы на нужный этаж подняться, а на лестнице урна стоит и несколько больных возле нее курят. Я фрукты занес и тоже покурить вышел, но там уже один человек стоял — одну сигарету выбросит, вторую закурит, в спортивном костюме, худой... Я спросил: «А вам курить можно?». Он: «Нет, категорически». Я замолчал, а он так на меня посмотрел... «Я, — сказал, — уже не могу елку вам присылать». Вспоминаю — и даже сейчас ком в горле... Так стыдно мне стало! Рак у него был... Он, видно, как-то с лесом был связан — по профессии. (Вздыхает) . Удивительные вещи в жизни порой происходят, да?

— Есть выражение такое: «Миллион за улыбку» — у вас такая улыбка, за ко-торую миллион можно отдать, и не один...

— (Смеется) . Да ладно...

— Откуда это? Мама так улыбалась?

— Я на отца очень похож — наверное, от него.

— Вы знали, что это ваше оружие, когда с женщинами общались?

— Не-е-ет...

— Не это было оружием, да?

— (Хохочет) .

«УТЕСОВ СКАЗАЛ: «ТЫ БОЛЬШЕ НЕ ВАХТАНГ КИКАБИДЗЕ, ТЫ — ВАХТАНГ БЕРНЕС!»

— Это правда, что в Клавдию Ивановну Шульженко вы влюблены были?

— Правда. Очень! Она соседкой Ольги Воронец была, и я Олю просил: «Познакомь меня с ней!». Два человека было таких, которые во время игры преображались: она и Джульетта Мазина — некрасивая женщина...

— ...обе некрасивые...

— ...но какие актрисы! Мы к ней зашли...

— ...в маленькую квартиру двухкомнатную...

— Да, на чай пригласила. Я признался, что в Африку еду, она сказала: «Вахтанг, я вас

прошу, флакончик «Ма Гриф» привезите», — духи были такие. Искал их — нигде не нашел: оказывается, вообще продавать пе-рестали. В каждом магазине я какие-то хорошие духи покупал — целый мешок Клав-дии Ивановне привез, а она все откладывает — «Ма Гриф» ищет. Я руками развел: «Не было». Экстра-класса певица была!

— А Бернес, а Утесов?

— Вы с ними знакомы были?

— С Бернесом в лифте познакомился. Мы в одном и том же доме часто бывали — он с братом моего тестя дружил. Я, помню, в дубленке был — из Болгарии привез. Сказал: «Никаких премий не надо, нуждающейся стране отдайте, а мне — одну дубленку найдите».

— Ну какой же грузин без дубленки?!

— Да, и тут в лифте меня в ней Бернес увидел. Спросил: «Можно потрогать?». Пот--рогал, это мне не понравилось, и вот на одном этаже мы выходим. Когда к одной и той же двери подошли, он поинтересовался: «Вы к Георгию Яковлевичу идете?». Я кивнул...

— ...а он вас не узнал?

— Нет, потом уже понял — сказали ему, наверное, а Утесов... Я думал все время: «Неужели так в жизни не повезет мне, что хоть один раз руку ему не пожму?». И вот в ЦДРИ сабантуй, я с какими-то коллегами стою разговариваю и вдруг вижу: все обернулись — Утесов идет. Плохо уже ходил, а за ним — целая толпа, и он так шел-шел-шел, прямо ко мне подошел и сказал: «Вахтангчик, ты больше не Вахтанг Кикабидзе, ты — Вахтанг Бернес!». И ушел. (Смеется) . Я такой был счастливый! Наверное, подумал, что-то правильно делаю.

— Все-таки интересное поколение бы-ло: Шульженко, Утесов, Бернес...

— ...очень!

— С ними ушло что-то, правда? — таких ведь уже не будет...

— Нет, никогда. Во-первых, что пишут? Во-вторых, что поют? Неужели если я буду американскую музыку исполнять, американцем стану?

— Банальный вопрос: я представляю, какие даже не толпы, а целые полчища женщин-поклонниц за вами ходили...

— (Хохочет) . Поймал!

— Женщин много у вас было?

— Думаю, да.

— И большая любовь была?

— Нет. Мне это не очень нравится, но я однолюб — с возрастом понял. Сейчас у меня другой синдром появился: боюсь, чтобы когда Ирина одна, без меня, остается, ничего с ней не случилось — все время звоню, узнаю, как дела...

— Красивая у вас жена — балерина...

— Ну, мы взрослые уже, понимаешь? Я звоню, а она злится: «Чего ты меня дергаешь? — пока тебя нет, ничего со мной не случится!».

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«Дальше все как у всех: понеслась пена, сопутствующая успеху, — интервью, фотосессии, телевидение... Фанатки, как хвост кометы, сопровождавшие нас повсюду, самые элитные семьи распахнули для нас двери своих домов, а самые красивые женщины — свои объятия, но трепаться об этом не стану. Может, потому и любили меня женщины, что никогда их не закладывал, хотя было и то, и это, и — «гуляй, Вася». Кто меньше, кто больше, но все мужики, что ни для кого не секрет, увы, не без греха: правильно жить очень трудно. Одно могу сказать: если полюбил, должен честно признаться, все оставить и уйти, не портить жизнь близкому человеку, детям, а мы с женой вместе плюс-минус полсотни лет — вот и делайте выводы».

У нас в шоу-бизнесе часто бывает, что друзья друг у друга жен забирают, туда-сюда бегают... Во-первых, близкого человека обижать права ты не имеешь. Если влюбился, честно скажи — и уйди, за квартиру или что-то еще воевать не надо, но это я так считаю — может, не прав, не знаю.

Вчера передачу смотрел: в капстранах со-вместные уходы из жизни пожилых людей участились — они какой-то вариант придумывают — и вместе умирают. Невероятно трогательно было рассказано, и я подумал: наверное, у их детей свои семьи и они не очень-то о родителях заботятся. Мне не нравится, когда в дом престарелых стариков отдают: это страшно. Я все свое имущество — не очень много у меня есть, но все же — детям и внукам распределил. Все отписал и сказал: «Можете уже, если хотите, из дому меня выгнать, потому что я...

— ...гол как сокол...

— Да, и теперь все от вас зависит, но если вас правильно воспитал, пока трогать не будете». Лучше сейчас определиться, что кому, — почему они потом должны перессориться?

— Не трогают пока?

— (Смеется) . Пока нет.

«ЧТО ТАКОЕ ЖИЗНЬ? НА ЭТОТ ВОПРОС ДАЖЕ ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ ОТВЕТИТЬ НЕ МОГ»

— Я когда-то спросил, хотите ли вы Ларису Ивановну по-прежнему, и вы ответили, что настоящий мужчина, пока он по этой земле ходит, должен...

— ...хотеть Ларису Ивановну всегда — без этого жизнь бессмысленна!

— До сих пор Ларису Ива-новну хотите?

— Да, все равно хочу! (Смеется) .

— Чем ваши дети сейчас занимаются?

— Старший в Канаде — все у него там нормально. Дочка Марина в Тбилисском театре имени Шота Руставели работала, в нескольких фильмах снялась — талантливый человек, а ее сын Георгий, мой старший внук, в нефтяной корпорации Socar тру-дится, директором по газу стал — по Грузии. Университет в Лондоне он заканчивал, защищался в Канаде — умненький такой... Средний внук Вахтанг к отцу, наверное, поедет — звукорежиссером стать хочет, а там вузы хорошие. Я говорю: «Если интересно, учись, конечно», а младший, Иван, в школе американской занимается. Думаю, он за братом ухаживать будет — он другой совсем: мужик такой, много не говорит... Не-давно пришел ко мне: «Работать хочу». Спрашиваю: «Зачем?». — «Ну как? Чтобы деньги в кармане были — у отца не-удобно просить».

— Дети финансово вам помогают?

— Хотят, но денег у них не беру — пока сам заработать могу, зачем? Они ничего у меня не просят — никогда.

— Сами даете?

— Когда надо и есть возможность. Я знал, что младшему внуку компьютер нужен, купил — он такой счастливый! Они хорошие ребята, бабушку обожают, меня любят...

— Вы, Вахтанг Конс-тантинович, очень мудрый человек, а в чем смысл жизни, ради чего стоит жить, сегодня уже поняли?

— Я историю про сапожника тебе рассказывал?

— Нет...

— Есть на московском канале «Культура» передача такая — «Острова» называется: это истории из жизни известных людей. Мне позвонили: «Хотим о вас 45-минутный документальный фильм снять». Я спросил: «О чем? Придумайте, и я скажу, да или нет». Ну, редактор все объяснила — умница такая, Таня Корбут. «Приезжайте, — говорю, — и я вам расскажу, что такое жизнь».

В общем, группа на неделю приехала, мы в городе, дома, где угодно снимали. Последний день уже, дома сидим, и вдруг Таня спрашивает: «Вахтанг Константинович, а у вас среди бизнесменов друзья близкие есть?». Я: «Есть», а напротив моего дома са-пожная будка стоит — маленькая, как этот шкаф. У сапожника болезнь Паркинсона — он уже по обуви не попадает, мучается... Раньше мы с ним очень дружили, он лет на 15 старше меня. «Это, — говорю, — мой друг, у него обувной бизнес» — и на будку показываю. «А можно с ним поговорить?». — «Конечно, сейчас к нему в офис зайдем».

Подходим, он из окошка: «А-а-а, Буба-джан! Привет» (он армянин тбилисский). Я ему: «Здравствуй, Сандро. Вот ко мне съемочная группа канала «Культура» приехала, их интересует, что же такое жизнь», и он с ходу — неграмотный, но сообразил! — произнес: «На этот вопрос даже Лев Николаевич Толстой ответить не мог». Редактор чуть в обморок не упала — так тот фильм и заканчивается.

— Вы тоже на него ответить не можете?

— Ради чего стоит, собственно...

— Ну, ради Александры маленькой (правнучки . — Д. Г. ), ради детей. Это же не дураком сказано: «Посади дерево, дом построй, песню спой»... Я счастливый: занимаюсь тем, что мне интересно, — это большое счастье, ведь все по-другому могло быть, да? Поэтому и не жалуюсь...

— Вы своим здоровьем сегодня довольны?

— Совсем недоволен (грустно улыбается) — за что-то меня Бог наказывает. Наверное, какие-то грехи есть — не могу пока только понять, какие именно. Раз в два дня «батарейки» мне «заряжают» — когда-то внимания на почки не обратил, а сейчас уже...

«СМЕРТИ Я НЕ БОЮСЬ, НО НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ ТАК, ЧТОБЫ КОГО-ТО МУЧИТЬ»

— Несколько лет назад я у блестящего художника-карикатуриста Бориса Ефимова интервью брал. Ему тогда 107 лет было (в 108 он умер), и я сказал: «Простите, если мой вопрос покажется вам бестактным. Вы смерти боитесь?». Он улыбнулся: «Ну что вы, вопрос абсолютно невинный — его можно любому задать». Я и вас, Вахтанг Константинович, об этом спрошу...

— Единственное, что могу сказать: не хо-чу умирать так, чтобы кого-то мучить. Ког--да лежачий больной в доме, для близких это очень тяжело. Есть народы, которые к смерти, как к празднику, относятся — в Латинской Америке...

— ...в Азии...

— ...да, и я ее не боюсь: у меня своя философия. Если бы я не родился, мы бы на эту тему не говорили — это счастье, что мы на свет появились, наслаждаемся жизнью, песни поем, что-то пишем, что-то еще делаем, родили детей, воспитали. Надо быть благодарным уже за то, что появился. Умереть легче, чем родиться, наверное (улыбается) — я же вот жене песню написал... Ну, я всегда сначала текст сочиняю, а потом уже музыку, и припев там такой:

Милая моя, мать моих детей,

Бабушка внуков моих!

Я прошу Всевышнего

первым умереть,

Чтоб не видеть слез твоих.

Жена: «Ты это петь не будешь!». — «Почему?». — «Слово «бабушка» убери!». (Хохочет) .

Как Всевышний решит, так и будет...

— В интернете вас не раз «хоронили» — писали: «Умер Вахтанг Кикабидзе»...

— ...да, знаю.

— Как к этому относились?

— Один друг мой сказал: «Если в третий раз «похоронят», все будет нормально», и через несколько дней снова «хоронят»... На женщину, такую информацию распространявшую, мои друзья вышли — и что же? «А я пошутила...».

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«Меня тогда к званию народного артиста представили... Мой дядя Джано Багратиони в больнице лежал и сказал: «Пока бумагу не увижу, не поверю». Приехал я к нему и опоздал, узнал, что нет больше дяди, и меня как будто изнутри по черепу чем-то тяжелым ударили — грохнулся без сознания. Ну, а обращаться к врачам не привык, да и некогда: мы в старом городе, прямо на площади, совершенно фантастическую программу «Старый Тифлис» из 25 концертов должны были представлять...

Так целый месяц еще протянул. Раньше, что такое головная боль, знать не знал, а тут что-то страшное началось. Стал равновесие терять, при ходьбе заносило, руки ходуном ходили, бокал вина удержать не мог, чтобы не расплескать, — куда это годится!

Последний концерт закончился, я лег, а встать уже не смог — кисту в мозге обнаружили. Врач в Тбилиси делать операцию отказался: везите, велел, в Москву — если Буба у меня на столе умрет, мне в Грузии не жить. Напичкали меня лекарствами и в институт Бурденко отправили. Александр Николаевич Коновалов, великий человек и гениальный врач-нейрохирург, сообщил, что операцию надо было делать «вчера», но он готов рискнуть, хотя больше одного процента за то, что все успешно пройдет, не даст. Жене я сказал: «Или пан, или пропал. Подписывай согласие, но если инвалидом стану, петь не смогу — лучше не жить, из наркоза пусть не выводят».

Вечером перед операцией московскому художнику Мише Бакушеву звоню: «При-езжай, выпьем где-нибудь — завтра может быть уже поздно». Дали сторожу денег, поехали, напились хорошенько (к слову, ког-да пил, голова меньше болела). Ут-ром врач запах почувствовал, посмотрел с укоризной.

— Какая разница, доктор? — спросил я.

Он промолчал. Анестезиолог с огромным шприцем в руках вошел, «атомная бомба» называется. Я, дабы скрыть мандраж, шутить пытался:

— Можно, доктор, попросить, чтобы тру-сы не снимали?

— А вы держите их крепче — санитары и не справятся, — поддержал шутку он.

От наркоза ночью очнулся — по-пытался понять, на каком я свете, и увидел фигуры в белом в тумане. Вдруг надо мной лицо с усами нависло и женским голосом по-грузински заговорило. Ну, думаю, умер значит! Помнил же, что в московской больнице лежал — откуда грузинский язык тут взялся? — и вдруг носом запах жареной колбасы втянул. Совсем не потусторонний, земной и такой манящий — даже в животе заурчало: сутки же голодный. Нет, думаю, вроде живой.

«Голова болит? — опять по-нашему медсестра-грузинка спросила. — Скафандр не мешает?», и я понял, что сижу, а голова и шея зафиксированы. Еще полтора года сидя я спал — как только голову нагибал, ощущение было, будто самолет падает. Оказалось, закончив дежурство, врачи что-то с водочкой отмечали и жареной колбаской закусывали. Мне немного воды налили, я тост произнес и вдруг ощутил, что руки-то не дрожат!

Когда разрешили есть, Данелия ко мне пришел, курицу принес: «Ешь, дорогой, по-правляйся — сам тебе сварил». У меня ком в горле: Гия! Сам! Варил курицу! Не знаю, понятно ли: мог ведь просто жену попросить. Вижу, из курицы остатки перьев торчат — не переношу такого, но даже виду не подал, ел с аппетитом, не поморщился — как друга обидеть? С тех пор внимание на то, хорошо или плохо птица ощипана, обращать перестал.

От безделья, лежа на больничной койке, первый сценарий сочинил, потом и комедию по нему снял «Будь здоров, дорогой!», получившую в 1983 году на фестивале в Габрово Гран-при.

Выписали меня, бумагу об инвалиднос-ти вручили (не помню, какой группы), и все нельзя — курить, пить, петь, бегать, да я и ходил-то по стеночке, но финал был не-объяс-нимый, мистический. После операции мне еженощно упорно странный сон снился: граненый стакан, солдатский, с зеленоватым отливом, наполненный до краев водкой. Отделаться от этого видения я не мог, он уже и днем перед глазами стоял, а в одиночку же не пил никогда.

В Тбилиси под Новый год мы с Ирой вернулись, в доме все к его встрече готовились. Втихаря из одной бутылки боржоми вылил, водки туда налил, пометил ее. Когда сели за стол, стакан до краев я наполнил — так, что вот-вот прольется: точно как видел во сне, и — шарах! — до дна залпом. Меня как ударило — со стула свалился (четыре месяца же не пил вообще).

Ира стакан понюхала, в ужасе Коновалову позвонила, тот за новогодним столом сидел и тоже, бедный, чуть не упал. Сказал: «Если выживет, значит, пусть пьет». Ут-ром проснулся — живее всех живых, а через пару дней тайком от домашних ночью на охоту сбежал. Как обычно, со своим лучшим другом Гурамом Меливой — прекрасным оперным режиссером (царство ему небесное! — он недавно из жизни ушел, а я ог-ром-ную и важную часть самого себя потерял). Тогда проверить хотел, смогу ли ходить, и по лесу девять часов бродил. Вернувшись, выданную справку на мелкие кусочки порвал: «Все, я не инвалид!».

— Когда-то вы мне признавались, что книгу мемуаров под названием «Ли-цо кавказской национальности» пишете...

— Хотел, но потом неудобно стало: очень много друзей у меня, которым это не понравилось бы, — зачем? Совсем в другую сторону потянуло, и сейчас я эту книжку «Они» называю — в ней больше о них, чем обо мне. Новеллки получились такие — о многих людях разных национальностей.

— Дописали уже?

— Нет, но мало осталось. Я два года к этой книге не прикасался, а сейчас опять с издателями на эту тему заговорили. Я предложил: «Давайте договор заключим — и через месяц книгу вам сдам, готовую».

— Интересная она получается? Вернее, вам работать над ней интересно?

— Я не хотел за нее браться, меня уговаривали... Не люблю, когда мемуары пишут: «я думал», «я сделал», а когда одну историю вспомнил, вдруг понял: через меня надо этих людей показывать, и пошло-покатилось, очень быстро писал. Две трети уже печатать можно, одна треть вот здесь (показывает) , в голове, но пока со мной договор не заключат, бегать и какие-то проценты высчитывать я не буду. Я, грубо говоря, могу цену озвучить: «Стоит рубль, купи — миллион заработаешь», но в издательствах тоже жулье серьезное сидит — ты лучше меня знаешь.

«ТО, ЧТО НА ШАРИКЕ НАШЕМ СЕЙЧАС ПРОИСХОДИТ, НЕ ВЕЧНО, ПОЭТОМУ ЖИТЬ НАДО С ПЕСНЕЙ, ЛЮБОВЬЮ К БЛИЖНЕМУ И УВАЖЕНИЕМ К СОСЕДУ»

— В юности вы художником стать меч--тали — сейчас что-то рисуете?

— Уже нет. Я, если честно, карикатуры всегда рисовал — почему, непонятно. Часто к друзьям-художникам хожу, они небритые выползают...

— В Грузии художники прекрасные...

— Да, и когда рисовать начинают, я говорю: «Какие же вы счастливые!» (смеется). Старый хлеб едят, консервы какие-то — им все равно.

— Вы и стихи ведь писали, правда?

— Что-то писал...

— А сейчас?

— Ну, когда песня нужна, но это не стихи — так, тексты рифмованные. За первую «поэтическую» ночь пять песен сочинил — все очень популярны теперь! Две бутылки водки помогли. (Поет):

Не люблю я стариков,

ноющих, скучающих,

Не люблю я плачущих,

попусту мечтающих.

Человеку жизнь дана

только для мучения,

Ты наперекор судьбе

живи в наслаждение!

Старики-разбойники,

милые соколики,

Драчуны прекрасные,

ухажеры страстные,

Так живите-здравствуйте,

жизнь-то быстротечная!

Сами себя радуйте,

ведь она не вечная.

— Ваши стихи?

— Мои. Я как-то у Назарбаева был, и он меня попросил: «Спой эту песню, Вахтанг». — «Какую?». — «Старики-разбойники» (смеется) .

— Я совершенно с дикой просьбой к вам обращусь. Миллионы людей, которые ваш неповторимый тембр голоса любят... Может, потому, кстати, и любят, что такого больше ни у кого нет...

— Хочешь, чтобы что-нибудь я напел?

— Да!

— Эту песню моя мама пела — я только припев помню. Потом переведу, о чем. «Варди» — это «роза», «булбули» — соловей. (Поет по-грузински) . По-русски это звучит так:

Опали лепестки с красавицы-розы,

и соловей начал горько плакать,

а поэт говорит: «Не плачь, соловей,

потому что придет весна

и опять расцветет роза»...

Я оптимист и верю, что все будет хорошо — и у нас, и у вас. То, что на шарике нашем сейчас происходит, не вечно, поэтому жить надо с песней, любовью к ближнему и уважением к соседу.

— Сегодня так беседа у нас сложилась — у вас порой слезы в глазах блес-тели. Часто вы плачете?

— Я заметил, что когда фильм какой-то смотрю, где что-то с детьми происходит, слезы наворачиваются: как будто это не на экране. Возрастное, наверное... Бывает...

— Вахтанг Константинович, я очень благодарен вам за интервью...

— ...наоборот — это я благодарен...

— Вы непревзойденный рассказчик анекдотов, и чтобы нашу беседу на мажорной ноте закончить, хочу попросить вас под занавес какой-нибудь рассказать...

— Я бы с удовольствием, но нехорошее слово как заменить?

— А мы точки поставим...

— Ну, хорошо. СССР, время цеховиков, воров, еврейский дом, звонок в дверь. Вышел хозяин — респектабельный мужчина в плаще, при галстуке, с портфелем, стоит. «Вам кого?». — «Я из ОБХСС». Хозяин побледнел, посинел: «А что такое?». — «Мне интересно, домашний фотоальбом у вас есть?». — «Есть, но вам он зачем?». — «Да меня тут прислали вашу семью вые...ть: пропустить кого-то боюсь».

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter

В Москве издана автобиографическая книга замечательного композитора, Народного артиста России Микаэла ТАРИВЕРДИЕВА (1931-1996). Называется она “Я просто живу”. Ее редактор и издатель - супруга и верный друг композитора Вера Таривердиева. В книге интереснейшие, искренние воспоминания композитора о своей жизни, о коллегах и друзьях, о перипетиях советской кинематографической и музыкальной действительности. Для многих книга Микаэла Таривердиева - откровение, еще одна ипостась талантливого человека-автора киномузыки к 132 фильмам. Многие картины давно забыты, а его музыка осталась. Не говоря уже о четырех операх Микаэла Таривердиева, балетах, вокальных циклах, романсах и т.д. Предлагаем отрывки из этой книги.

“Поженян,
освободите номер!”

Звонит мне как
-то замечательный поэт Григорий Поженян.
- Микаэл, я гонимый поэт (что правда. - М.Т.). А ты гонимый композитор.
- Почему это я гонимый?
- Ну тебя же в Союзе гоняют?
- Гоняют.
- Давай сделаем вместе картину.
- Как это?
- Я буду снимать картину на Одесской студии.
- Как ты будешь снимать картину?
- Как режиссер.
- Но ты же не режиссер, Гриша, ты поэт.
- Я гений. Я могу все, - сказал Гриша.
И вот я приехал к нему в Ялту, где он действительно снимал картину о моряках в годы войны. Гриша - замечательный, милый парень. Но, кроме того, он еще и герой Одессы. Он старше меня лет на десять. В годы войны он был в отряде черноморцев, которые Одессе ценой своей жизни дали воду. Они пробились в город и фактически спасли его. Погиб весь отряд из двадцати двух человек. Считалось, что погиб и Поженян. В Одессе стоит памятник двадцати двум героям, спасшим город, на нем выбиты имена этих людей, в том числе и имя Григория Поженяна. А Гриша не погиб, он выбрался из-под трупов и спасся. Единственный из отряда.
Позже, конечно, об этом узнали, но имя его на памятнике осталось. Так вот Гришу все знали и очень любили. В его фильме согласились сниматься Иван Переверзев, звезда тогдашнего экрана, Олег Стриженов и многие другие замечательные актеры. Но Гриша, будучи с одной стороны поэтом, а с другой стороны командиром-моряком, плохо представлял себе, как нужно общаться с актерами, тем более знаменитыми, которые и сниматься-то приехали только потому, что любили его как поэта и как хорошего мужика. А Гриша стал ими командовать. И очень сильно. Он объявил:
- Здесь два гения. Я и Таривердиев. Все остальные - наши служащие.
Я стал хохотать, думая, что он просто дурака валяет. Но Переверзев на него очень обиделся.
- Гриша, как твой фильм называется? - спросил он.
- “Прощай!”
- Прощай, Гриша! - Переверзев сел в самолет и улетел в Москву.
- Гриша, что ты делаешь! Ведь уже полкартины снято! - в ужасе говорю я ему.
- Не волнуйся, Мика. Я ведь не только режиссер, но и автор сценария. Нет вопросов.
И вот снимают сцену, в которой должен был играть Переверзев. У него была роль адмирала. Входит вестовой, спрашивает:
- А где товарищ адмирал?
- Убит, - отвечают ему.
Так избавились от замечательного бедного Переверзева. Проходит неделя. По какому-то поводу Гриша стал объяснять Олегу Стриженову, что он очень плохой артист и плохо играет. Олег не выдерживает:
- Гриша, как твой фильм называется?
- “Прощай!”
- Прощай, Гриша! - Садится в самолет и улетает в Ленинград. Он играл капитан-лейтенанта.
- Гриша, что ты делаешь?! - воплю я. А он:
- Ничего. Режиссер Поженян прикажет сценаристу Поженяну, и он перепишет сценарий.
Начинается съемочный день. Актеры сдают ему текст. Входит какой-то офицер и спрашивает:
- А где капитан-лейтенант?
- Убит, товарищ командир.
Так Гриша поубивал всех. И не потому, что нужно было убивать, просто они все отъехали. Конечно, фильм не получился. Да он и не мог получиться. Но мы замечательно провели время. По-моему, это была моя первая поездка на Ялтинскую студию. Тогда я и влюбился в этот город.
Зимняя Ялта поражала своей чистотой, пустыми ресторанами, полупустой гостиницей “Ореанда”, в которой мы жили. Прямо рядом - студия. Море свинцовое и очень странное, необычное, не такое синее, к которому я привык с детства. И солнце, солнце в январе. Мы ходили в пиджаках. Был какой-то европейский образ жизни, как мне казалось. Наверху - кафе, где мы каждое утро завтракали. Оно работало с девяти утра, полупустое, с огромной стеклянной стеной, сквозь которую прямо перед тобой открывалась зимняя Ялта и море. Это была старая гостиница. В ней жила практически только наша съемочная группа да еще какие-то несколько человек. В любое время мы могли прийти в ресторан, нормально пообедать, поужинать. Пустые пляжи. Огромное количество чаек. Не люди на пляже, а чайки. А пароходы ходили по расписанию. Мы даже сплавали с нашим другом, капитаном “Грузии” Толей Гарагулей, в Одессу на три дня. Он дал нам каюту.

Удивительное время

Вообще это было удивительное время. Конец шестидесятых - начало семидесятых - сейчас принято считать, что это было время большевиков, которые всех давили. Не знаю, как кто, а я чувствовал себя совершенно свободным. Абсолютно свободным. Я никогда не был материально обеспечен настолько, чтобы не думать о деньгах. У меня никогда не было запасов, но на том уровне, на котором мне хотелось жить, я мог жить. Мы могли с друзьями, собравшись втроем, вчетвером, взять и улететь в Сочи или в Ялту, снять там гостиницу и провести выходные. И это было нормально. Я мог лететь из Молдавии на самолете с посадкой в Сочи и, подумав, что меня никто не ждет в Москве, выйти из аэропорта, сесть в автобус и приехать в Дом художников в Хосте, где отдыхала масса знакомых. Мне тут же устроили номер, и я провел там несколько дней. Все было другое…
Работы в фильме было много. В Ялте я написал восемь монологов на стихи Поженяна, которые вошли в картину наряду с оркестровой музыкой. Многое делалось именно там, в Ялте, в номере гостиницы, где у меня был рояль. Но кроме работы у нас было немало и развлечений. Фильм же снимался о жизни моряков военного времени, и, естественно, на картине был полный гардероб командиров кораблей, торпедных катеров, линкоров. И часто мы одевались в эти самые костюмы. Я, например, надевал мундир адмирала (по росту Вани Переверзева), с фуражкой, со всеми делами, и мы ходили гулять по набережной. Встречные моряки отдавали нам честь, мы важно им козыряли в ответ. Конечно, безобразие, но все равно было весело. И производило впечатление. Мне мундир очень шел. А когда мы уже сдавали картину, я приехал в Одессу на перезапись и тонировку.
Жили мы в гостинице “Красная”, лучшей гостинице по тем временам. Сидим мы у Гриши в номере, в люксе, с какими-то молодыми девицами, наверное, актрисами, и Гриша важно рассказывает свою любимую историю о том, как он действительно спасал город. Со своей гибелью, с памятником в Одессе. Девицы от почтения умирают. Вдруг стук в дверь. Входит администратор.
- Значит, так. Вам нужно будет переехать из люкса в другой номер.
- Почему?
- Приезжает делегация немецких профсоюзов из ГДР.
Гриша возмущен:
- Я Поженян! Я - герой Одессы!
- Не хулиганьте, ничего не знаю, вон отсюда.
Ну в общем, Гриша стал звонить по разным инстанциям. А было часов восемь вечера, все закрыто, все учреждения.
- Никуда я не уйду, - не сдается Гриша.
- Если будете хулиганить, я вас вообще выселю. Это гостиница “Интурист”, вы же подписывали бумагу, что по первому требованию освободите номер.
Так его и поперли. Это поразительно, как в нашей стране любой иностранец оказывался главнее, чем любой живущий в ней. Даже если он герой войны. Сегодня то же самое. Опять ощущение, что главные люди - иностранцы, а мы как бы второй сорт. Валюта проходит только иностранная, русские деньги валютой не считаются. И так было всегда. Вот такая история. Выселили его. Вещи выкинули в одинарный номер. А он жил в люксе. А люксы - только для иностранцев. Он наконец понял, для чего побеждал немцев…

Изуродованный “жулик”

…Примерно в это же время мы стали делать картину “Последний жулик”. Был такой режиссер Ян Эбнер, молодой, очень талантливый, он только что закончил Высшие режиссерские курсы. Это была его первая работа, и Миша Калик, который с ним дружил, был художественным руководителем картины. Снималась она в Риге. Музыкальная картина, где все решалось на музыке и пластической игре Николая Губенко. Для картины нужны были три песни. Я подумал, что было бы замечательно, если бы стихи для них написал Высоцкий. Я ему позвонил, он согласился. Приехал ко мне домой, пришли также Миша Калик и Ян Эбнер. Мы замечательно общались, дурачились, было очень весело. Я что-то играл, Володя пел. Через некоторое время мы уехали на съемки в Сочи. В картине очень много музыки, и снималась она под фильмофонограф. Туда же приехал Высоцкий, он привез стихи, которые вошли в фильм. Стихи замечательные. Он провел с нами всего лишь два дня - это было в разгар театрального сезона, то ли в октябре, то ли в ноябре. В Сочи я написал музыку на его стихи. К сожалению, картина вызвала странную реакцию властей, и прежде всего в самой Риге. По-моему, они хотели быть святее Папы Римского. Первая жуткая реакция последовала именно от дирекции Рижской киностудии, которая и подняла волну. Начались требования переделок. Картину просто изуродовали - бесконечно что-то вырезали, перемонтировали. И от того, что было сделано на первой перезаписи, на которой я присутствовал, почти ничего не осталось.
Так картина и вышла лет через тридцать после того, как ее сняли. Правда, песни не трогали. Приятно было бы сказать, что гоняли нас с Володей Высоцким. Но это было не так. Пострадал общий режиссерский замысел и качество самой картины. А опыт был очень любопытный. Вообще довольно странная идея картины: последний жулик выходит на свободу. Хотя все талантливые идеи бывают поначалу странными. Или кажутся такими. А потом они становятся нормальными. Такая же по тем временам “ненормальная” идея возникла у Вадима Коростылева, замечательного драматурга, и режиссера Павла Арсенова. Вадим написал сценарий по сказке Гоцци, и они с Пашей предложили мне сделать кинооперу. Мы начали работать, это было очень интересно именно потому, что это был не мюзикл, а опера. Незадолго до того прошла картина Деми “Шербурские зонтики”, и мы хотели сделать нечто подобное. Где был бы минимум текста и максимум музыки.
Как раз в это же время я работал над своей первой оперой “Кто ты?”, и весь курс Бориса Покровского из ГИТИСа, который принимал участие в ее постановке, мы задействовали и на съемках “Короля-Оленя”. Все хоровые вещи пели они. Конечно, картина снималась так, что все сначала было записано, а потом уже были съемки. Именно тогда впервые появилась Пугачева, юная, никому не известная девчушка лет восемнадцати. Она показалась мне очень талантливой, гибкой и подвижной. Совсем ребенок. С ней было легко и приятно работать. Всю партию главной героини, Анжелы, записала она. В фильме снимались знаменитые актеры - Табаков, Ефремов, Юрский, Яковлев. Они пели сами. Это было очень любопытно. Кстати, дольше всех мне пришлось возиться с Олегом Ефремовым - интонация подводила. В роли Анжелы снималась Валентина Малявина, она единственная пела не сама. За нее пела Пугачева.
Когда картина вышла, на нее обрушился шквал критики. Режиссера обвиняли в театральности приемов, в некинематографичности. Картина действительно до конца не получилась. Но совершенно по другим причинам. Напротив, я считаю, что театральные приемы в кино - это из будущего кинематографа. В картине потрясающие костюмы - художник по костюмам Наталья Шнайдер. Они совершенно необычны. Как и эстетика фильма в целом. Прелестные условности, идущие от жанра кинооперы, продиктовали ее поэтику. А она в картине есть. Не получилась же картина из-за того, что жена Павла Арсенова - Валентина Малявина из-за чего-то поссорилась с мужем и не приехала на финальные съемки и вообще отказалась их заканчивать. Поэтому в картине просто нет финала. Финал, к которому все вело - и по музыке, и по драматургии, где появляются король Дирамо, первый министр Тарталья, где драматургический узел должен развязаться, - не был снят. И вместо этого огромного завершающего финала была написана песня “Это было давно”, которую исполняет Олег Ефремов - добрый волшебник как бы от лица автора. Жаль, потому что картина могла бы быть очень любопытной. Но в целом я ее очень люблю. Фильм снимался в Ялте. Ведь тогда Ялтинская студия была филиалом студии имени Горького, и практически все картины, которые снимались на студии имени Горького, доснимались в Крыму.

Меня вообще
не существует…

Мне всегда в кино было чрезвычайно интересно. Я любил эту атмосферу, в кино я мог ставить разнообразные творческие эксперименты, и это превращалось в своего рода топливо для работы в других жанрах. И наконец, кино и телефильмы давали выход на несравненно большее количество зрителей, чем все концертные залы, вместе взятые. Вообще я убежден, что если бы Моцарт жил сегодня, то он непременно писал бы музыку к кино. Я был принят в Союз композиторов в год окончания института, а еще через год - в Союз кинематографистов, сразу после выхода фильма “Человек идет за солнцем”. Так что с моим статусом проблем не было - он был определен. (Ведь тогда нельзя было нигде не работать, если ты не член творческого союза.) Я действительно был свободным художником. И пойти работать в какое-то учреждение мне даже в голову никогда не приходило. Этот вопрос передо мной просто не стоял.
У меня никогда не было очень много денег. Но на жизнь мне хватало. Я довольно быстро развелся, оставив жене не так давно полученную квартиру на Профсоюзной, ушел с чемоданом практически на улицу. Переночевал у Миши Калика. Потом друзья помогли мне снять квартиру. Вернее, комнату в квартире на Садовой, в доме Большого театра. Я жил там замечательно. Квартирная хозяйка меня просто обожала. Ее муж был администратором Большого театра. Его посадили. И одна комната, большая, была свободна. Я жил там семь лет, пока не получил двухкомнатную кооперативную квартиру в доме, где живу сейчас. Я очень не хотел уезжать из этого дома на Садовой. К новому месту я всегда привыкаю с трудом. Я никогда не был богатым еще и потому, что не писал шлягеров. Тех песен, которые распевались бы в ресторанах. Да и песен-то никогда не писал. Только для кино.
Единственный раз я написал то, что запели, как говорится, в “массовом стиле”, сделав это на спор. Когда мои коллеги стали меня подначивать - что, мол, не делаю этого не потому, что не хочу, а потому, что не могу. И для фильма “Большая руда” я написал песню “Ты не печалься”. Ее действительно запели на всех углах. Но больше я этого практически никогда не делал. И вечная проблема моих коллег - ходить на работу и сидеть в редакции издательства, радио или телевидения, причем сидеть много часов, - передо мной не стояла. Понятно, что после такого трудового дня писать музыку мало кто мог. От этого жизнь меня оберегла.
Жить так, как жили другие молодые композиторы, которые поступали в Союз и хотели заниматься только творчеством, я тоже не мог. Они были очень завязаны с Союзом - получением заказов на симфоническую, квартетную и другую музыку, распределением ее исполнения. Все это было просто напрямую связано с отношением к тебе начальства Союза композиторов. Ведь и в коллегиях министерств культуры, где покупались произведения, и в худсоветах радио и телевидения сидели те же самые руководящие работники, секретари Союза, и стать неугодным им практически означало невозможность получить заказ. Я был волею судьбы от этого освобожден и мог писать ту музыку, которую хотел. И всегда делал только то, что мне хотелось делать.
Это была независимость. Я не могу сказать, что у меня был бунт против того, что считалось “основным руслом” - песен о партии, о Ленине. Да нет, не было у меня политического протеста - просто мне это было глубоко неинтересно. Я не делал, и все. Мне было интересно другое. Один из первых моих вокальных циклов - на стихи средневековых японских поэтов “Акварели” - был издан, и я получил резкую отповедь от тогдашнего официального критика Иннокентия Попова. Я даже помню фразу, которой было отмечено появление этого цикла. В статье ничего не говорилось о музыке. Попов в газете “Советское искусство” писал: “Представьте себе, молодой композитор, студент, садится и думает, о чем бы ему написать. И вы думаете, он пишет о наших героических ребятах, которые в войну спасли страну? Может быть, он пишет о тех наших замечательных людях, которые работают на заводах, которые на тракторах убирают поля, давая стране хлеб, о комсомольцах? Нет, он садится и пишет цикл вокальных сочинений на стихи - кого бы вы думали? Средневековых японских поэтов”. Позже, когда я с ним познакомился, я спросил, почему он так написал. Он ответил незатейливо: “А ты знаешь, честно говоря, я эту музыку не слышал. Просто нужно было написать”.
Но почему-то на меня это совершенно не действовало. Мне было просто смешно, потому что сама посылка была глупой. Я не то чтобы боролся, не желая писать музыку о партии или Ленине, я, кстати, так и не написал ничего такого за свою жизнь - ни кантаты, ни оратории, ни симфонии - не так, как многие мои коллеги - писали об одном, а называли по-другому. Мне это даже в голову не приходило. Да меня никто и не заставлял. Мне никогда ничего подобного не предлагали. Когда-то мне Аля Пахмутова сказала: “Микаэл, какой ты счастливый. Ты можешь писать только о любви”. Но ведь никто тогда ничего не заставлял делать. И я предполагаю, что подавляющему большинству моих коллег тоже ничего не навязывали. Они с охотой это делали сами, потому что это означало поездки, блага, это означало должности в Союзе, а я всего этого не имел.
Впервые мне предложил войти в секретариат Союза композиторов России Родион Щедрин, когда стал его председателем. Это было в конце семидесятых, когда мне было под пятьдесят. Сказать, что меня давили политически, было бы неправдой. Кстати, вот потом говорили, что в партию заставляли вступать. Но я точно знаю, что в Союзе композиторов была очередь. Очередь из желающих вступить в партию. И это правда. И не нужно врать. В Союзе каждый четверг был политчас, в Большом зале Дома композиторов. И туда все приходили, потому что считалось - не прийти нельзя. Могло выйти боком. Как я слышал, за это сильно ругали и на заметку брали. Могли характеристику не подписать на выезд или еще что-нибудь. За всю мою жизнь я не был там ни разу. И никто ни разу не посмел спросить, почему я там не был. Может быть, кого-то спрашивали. Меня - нет. Но зато вокруг меня была создана такая атмосфера, как будто меня вообще не существует. Нет такого человека. Вот был ответ. Не то что давили, убивали, но примерно до конца семидесятых меня не существовало. Я не участвовал ни в бесконечных безразмерных фестивалях “Московская осень”, ни в концертах Союза. Гораздо позже меня стали приглашать на какие-то выездные акции, ну, например, в Омск или Ростов. Но тогда я был уже хорошо известен.
Ту популярность, которая у меня была, я получил не благодаря, а вопреки деятельности Союза. Это было такое удушение через подушку, не явное. Это была совершенно другая линия, чем, скажем, со Шнитке. Скандалы, крики, организация официального и общественного мнения. У меня этого не было. Меня уже знала страна, меня любили, узнавали, слушали мою музыку, исполняли. Не было конкурса имени Глинки, где не звучали бы мои романсы на стихи Мартынова, Ахмадулиной. Публично со мной не связывались, но любезно делали вид, что меня нет. И меня это вполне устраивало. Я жил своей отдельной жизнью. Тогда я много ездил с концертами. Меня довольно рано стали приглашать. К Союзу композиторов это не имело никакого отношения. Допустим, звонили из Ленинграда, куда я любил ездить и бывал там довольно часто. Ставка была шестнадцать пятьдесят. Они оплачивали мне билет и проживание в гостинице. А за концерт я получал три ставки. Поездка моя обходилась мне рублей в сто пятьдесят. Это было больше, чем я мог получить, - при полных залах, аншлагах, где люди стояли в проходах. Ставка есть ставка - не больше и не меньше. Так было.
В Ленинграде два замечательных зала, где я выступал регулярно, - зал Капеллы имени Глинки и Концертный зал “Ленинградский”. Мне звонили оттуда, а я говорил, что не могу сейчас приехать: мне не на что. Приеду осенью, когда получу деньги за фильм. Концерты были необычными. Исполнялась моя музыка. В разное время с разными исполнителями. Когда-то это была Елена Камбурова, потом солистка Большого театра Нина Лебедева. Концерты странны были тем, что в обычном камерном концерте автор не говорит, он выходит в смокинге, он играет, аккомпанирует. Смокинга тогда у меня не было, я был в черном костюме, я аккомпанировал, потом отвечал на записки, снова аккомпанировал, снова отвечал на записки. Такая форма встречи, как бы просветительские концерты. Я говорил о поэзии, о том, почему пишу на стихи Вознесенского, Мартынова, Винокурова, Шекспира.

Я всегда ляпал,
что хотел

Я всегда ляпал, что хотел, говорил, что думал, что считал нужным. И был абсолютно свободен. Вопросов чисто политических обычно не задавалось. Это никого не интересовало, да и меня тоже. Но мои оценки того, что происходит с культурой, были, как правило, негативными. Мне казалось, главным в этих концертах было ощущение, что я нужен. Оно осталось у меня до сих пор, я помню его, и оно мне очень дорого. Когда вспоминаю об этом, а ведь чаще забываешь, то думаю, что, может быть, эти годы прошли не зря. Хотя, если смотришь на то, что происходит со страной сегодня, сопоставляя с тем, что было тогда, понимаешь: все это было зря. Потому что ничего не изменилось. А тогда я привозил чемоданы записок из Ленинграда, Киева, да откуда только я их ни привозил! Помню концерты в Донецке, в залах и перед шахтерами. Я даже спускался с ними в шахту и навсегда сохранил это ощущение горячего подземного ада. Ощущение невыносимой жары, когда на поверхности холод и слякоть. И уважение к невероятно тяжкому труду.
Концерты в Ленинграде закончились для меня в 1978 году. Тогда совпали две ужасные вещи. Я выступал в Ленинградском университете и очень резко говорил о статье Жюрайтиса в “Правде”, несправедливой, грубой в адрес Любимова, Шнитке, Рождественского. Речь шла о постановке “Пиковой дамы” в Париже. На концерте был безумный ажиотаж. Зал две тысячи мест, давка чудовищная. Случилось так, что дверьми придавили двух человек. Слава Богу, в конце концов все обошлось, но скандал разразился грандиозный. В этом скандале смешали все - и давку, и беспорядки, как будто я их устраивал, и мою резкую отповедь газете “Правда”. У меня должны были состояться другие концерты в Ленинграде. Но секретарь Ленинградского обкома Романов личным распоряжением их запретил. Почти год из Ленинграда не звонили. Потом опять начали звонить. Предлагали устроить мои выступления. Но каждый раз все срывалось, срывалось. Короче говоря, ленинградские власти перекрыли мне дорогу.
Я вообще любил ездить, мне было интересно. Сидя дома и работая - а тогда я уже все больше отгораживался от наших прежних компаний и прежнего веселого и беспутного образа жизни, - я забывал, что кому-то нужен. Это ведь забывается. В это невозможно верить, если ты не выступаешь на публике. Сейчас я не люблю выступать и не выступаю. Я стал бояться публики после истории с “Мгновениями весны”. Новая работа, как всегда, началась с телефонного звонка. Звонила Татьяна Лиознова. Просила прочесть сценарий фильма “Семнадцать мгновений весны”. Я подумал, что речь идет об очередном шпионском фильме (а я тогда работал с Вениамином Дорманом над первой серией его “Резидента”). Мне это было не очень интересно, и я, честно говоря, был в нерешительности - делать его или нет. Но когда прочел сценарий, понял, что здесь есть большие возможности для музыки. И стал искать ключ к решению. Если я не нахожу своего решения, то отказываюсь. Как отказался делать с Саввой Кулишом “Мертвый сезон”. И, кстати, порекомендовал ему обратиться к Андрею Волконскому. Сейчас я жалею, что не принял предложение Саввы, - фильм получился замечательный.
На снимках: Татьяна Лиознова и Вячеслав Тихонов на съемках фильма “Семнадцать мгновений весны“; маэстро Арам Хачатурян и Микаэл Таривердиев; Вера Таривердиева;

Окончание следует

Я учусь в техническом училище, и у меня не очень много свободного времени
Яучусь в техническом училище, и у меня не очень много сво бодного времени. Но я всегда нахожу время на мое увлечение. Я очень люблю фотографировать. Недавно родители подарили мне
дорогой и очень хороший
фотоаппарат, и я провожу много време
ни в поисках интересных
кадров. Я люблю фотографировать сво
их друзей. Когда мы идем в поход или гуляем по городу, у меня всегда с собой мой фотоаппарат. У меня уже есть четыре альбома фотографий, и друзья любят рассматривать их, когда приходят ко мне в гости.

Я учусь в техническом училище, и у меня не очень много свободного времени Яучусь в техническом училище, и у меня не очень много сво бодного времени. Но я всегда нахожу время на мое увлечение. Я очень люблю фотографировать. Недавно родители подарили мне дорогой и очень хороший фотоаппарат, и я провожу много време ни в поисках интересных кадров. Я люблю фотографировать сво их друзей. Когда мы идем в поход или гуляем по городу, у меня всегда с собой мой фотоаппарат. У меня уже есть четыре альбома фотографий, и друзья любят рассматривать их, когда приходят ко мне в гости.

0 /5000

Определить язык Клингонский (pIqaD) азербайджанский албанский английский арабский армянский африкаанс баскский белорусский бенгальский болгарский боснийский валлийский венгерский вьетнамский галисийский греческий грузинский гуджарати датский зулу иврит игбо идиш индонезийский ирландский исландский испанский итальянский йоруба казахский каннада каталанский китайский китайский традиционный корейский креольский (Гаити) кхмерский лаосский латынь латышский литовский македонский малагасийский малайский малайялам мальтийский маори маратхи монгольский немецкий непали нидерландский норвежский панджаби персидский польский португальский румынский русский себуанский сербский сесото словацкий словенский суахили суданский тагальский тайский тамильский телугу турецкий узбекский украинский урду финский французский хауса хинди хмонг хорватский чева чешский шведский эсперанто эстонский яванский японский Клингонский (pIqaD) азербайджанский албанский английский арабский армянский африкаанс баскский белорусский бенгальский болгарский боснийский валлийский венгерский вьетнамский галисийский греческий грузинский гуджарати датский зулу иврит игбо идиш индонезийский ирландский исландский испанский итальянский йоруба казахский каннада каталанский китайский китайский традиционный корейский креольский (Гаити) кхмерский лаосский латынь латышский литовский македонский малагасийский малайский малайялам мальтийский маори маратхи монгольский немецкий непали нидерландский норвежский панджаби персидский польский португальский румынский русский себуанский сербский сесото словацкий словенский суахили суданский тагальский тайский тамильский телугу турецкий узбекский украинский урду финский французский хауса хинди хмонг хорватский чева чешский шведский эсперанто эстонский яванский японский Источник: Цель:

I"m in school and I don"t have much free timeJauchus" in technical school, and I have not very much its free time. But I always find time for my hobby. I love taking pictures. Recently, the parents gave meexpensive and very goodcamera, and I spend a lot of timeneither in search of interestingframes. I love to photograph itstheir friends. When we go on a hike or walk through the city, I always have my camera with them. I already have four albums of photos and friends love to consider them when coming to visit me.

переводится, пожалуйста, подождите..

I am a student at a technical school, and I did not have very much free time
Yauchus in a technical school, and I do not have much of a free time. But I always find time for my hobby. I love to take pictures. Recently, parents gave me a
road and a very good
camera and I spend much time
either in search of interesting
shots. I love to photograph its
their friends. When we go hiking or walk around the city, I always bring my camera. I already have four photos in an album, and friends love to see them when they come to visit me.

Хочу сайт, чтобы работал! чтобы одним махом продавал мои услуги, а еще чтобы он сделал меня известной. Социальные сети очень утомляют меня. Я хочу сайт, у меня есть 5000рублей, и я считаю, что для посадочной страницы, - бросила шаблон в инет и все: делов то! - что для маленькой страницы этого достаточно! ну вообще у меня больше и нет денег, я хочу сайт, чтобы работал и продавал, чтобы помог мне зарабатывать, откуда у меня деньги на сайт? вот заработаю и будут деньги...

Все чаще и чаще перед специалистами, в области создания сайтов и продвижения проектов в интернете, появляются заказчики, которые хотят иметь ВСЁ за 5000 р. в месяц. Самая популярная цифра - пять тысяч рублей - откуда она берется?

Хочу открыть глаза всем, кто пока не знает еще: создание любого хорошего сайта НЕ МОЖЕТ стоить 5000 р .

Итак, ты заказчик, который очень хочет продать свои вещи или стать привлекаемым подрядчиком для чего-бы то ни было. Ты задаешь вопрос сайтоделу: я хочу новый сайт, сколько он будет стоить?

Ответ сайтодела: Если мы берем шаблон, то от 10 т. Если новый дизайн, то стоимость может доходить до 100.000, а то и выше. ВАУ! ШОК! как так от 10? это за что это ваще?

У большинства прямоходящих по простой земле людей вылезают из орбит глаза и наступает момент паники - мы же не корпорация или фирма, чтобы просто заплатить 100тыс и возрадоваться! откуда у нас такие деньги???

Я очень хочу рассказать вам, из чего состоит цена создания сайта.

Как происходит заказ сайта:
- Здравствуйте, хочу заказать сайт, чтобы такой красивый был, современный с мобильной версией ну и т.д. - говорит заказчик.

Здравствуйте, все ясно. У вас уже какие-то идеи или контент есть для сайта? - Спрашивает специалист.

Нет, ничего нет… - Говорит заказчик.

Понятно. Тогда стоимость шаблонного сайта будет от 15 т.р. - Говорит спец.

А чегоооо так дорого?? - спрашивает заказчик.

Вот это совершенного нормальный разговор, между заказчиком и специалистом. Узнаете себя? Обычно на этом этапе многие отваливаются от этой затеи, потому что честно задумываются о том, что мир жесток, и все вокруг хотят их обмануть, - вытянуть деньги за смешную работу.

Здесь возникает проблема коммуникации, когда исполнитель плохо понимает, что спрашивающий цену заказчик скорее всего совсем не знает, из чего такая цена состоит, и сколько работы и какой именно работы надо сделать, чтобы все получилось хорошо и красиво.

Все хотят заказывать, получать качественную работу, да еще и не платить за это ничего. Многие исполнители хотят иметь состоятельных и понимающих заказчиков, которые с лету платят и сразу же врубаются, что ВСЕ услуги исполнителя ну очень и очень нужны.

А что же входит в работу, о которой заказчики даже не догадываются? Давайте посмотрим максимально подробно.

Если заказчик точно понимает, что он хочет и берется шаблонный дизайн (шаблонный - это когда мы берем шаблон и качественно наполняем его контентом), то срок такой работы может быть день-два, в зависимости от профессиональности специалиста. Обычно, такая работы может стоить не больше 10 т.р.

Теперь случай, когда вы хотите шаблонный сайт, но вообще не знаете, как хотите, чтобы он выглядел, не понимаете, как должны располагаться элементы. Да и текста у вас нет. Что тогда нужно сделать специалисту?

Нужно подобрать вам шаблон, чтобы он соответствовал вашим желаниям. Иногда это может занять один день, а иногда неделю.
- Нужно «проникнуть» в ваш мозг, чтобы точно представить то, чего вы хотите.
- Нужно полностью настроить выбранный шаблон.
- Наполнить сайт информацией и контентом, так чтобы это нравилось вам.

Обычно базовых возможностей шаблона недостаточно и приходится делать правки по коду. А так как, код написан не данным специалистом, то это может занимать много времени.

Нужно постараться уложиться в срок, т.к. обычно всем нужен сайт через неделю максимум.
- Иногда надо писать тексты для сайта.
- Зачастую сайт не одностраничный, а это значит, что нужно наполнить каждую страницу информацией.
- В 80% случаев у заказчика нет ни домена, ни хостинга. Все это нужно зарегистрировать.

Сделать обратную связь, чтобы она подходила под шаблон, иногда она сразу под него подстраивается, иногда приходится делать самостоятельно.

Сделать еще огромное кол-во пунктов, связанное с картами, кнопками, фотоками, альбомами.

Ну и в конце естественно нужно еще объяснить заказчику, как сделать так, чтобы он сам смог править и добавлять информацию на сайт. Обычно это сводится к написанию небольшой методички.

Это еще далеко не все пункты, которые встречаются при разработке шаблонного сайта. И вы считаете, что это не стоит 15 т.р.?

Теперь берем сайт с нуля, под ключ, с новым дизайном.

1. Разработка нескольких вариантов дизайна с нуля. Т.е. когда дизайнер и заказчик встречаются. Делятся своими мыслями и из всего этого, дизайнер должен выдать 2-3 варианта сайта. Как думаете, сколько может потребоваться времени, чтобы нарисовать 2-3 сайта, чтобы они были одной тематики, с одними потребностями, выполняли одни и те же функции, но были разные? Правильно! Много времени, много рабочих сил.

А теперь представим, что страница не одна. А хотя бы две и еще добавьте с к этому мобильную версию.

И того: 6 разных страниц для компьютера, 6 разных страниц мобильной версии. Сколько это будет стоить? Подумайте сами - есть варианты?

2. После отрисовки дизайна идет момент, так называемой вёрстки сайта, когда программист начинает писать код, чтобы перенести дизайн уже на сайт. Не существует волшебной палочки, чтобы картинки превращались в код. Это долгая, кропотливая работа, которая отнимает очень много времени и сил. Может занимать месяц по 12 часов работы. Иногда меньше, но сильно суть не меняется.

3. Нужно написать тексты, чтобы они были читабельны и полезны. Те, кто занимается копирайтингом, скажет, каково это, написать текст, который будет соответствовать тематике, чтобы люди его читали, да еще чтобы в текст входили ключевые слова. Ну это как минимум требований.

4. Еще иногда приходится устраивать фотосессию, для того, чтобы отснять товар, или человека, исходя из того, что за сайт.

5. И вот все готово. Показывается сайт заказчику и тут начинается то, о чем большинство даже не думает. Начинаются, а давайте попробуем.. А давайте, попробуем эту картинку поставить сюда, а эту туда. А давайте попробуем телефон сделать покрупнее. А давайте…. А давайте…

Тут перечислено всего несколько самых банальных вариантов, но есть еще такие, как например, создание интернет магазина на 1000-5000 товаров, где должа работать корзина, систем оплаты. Да и описание товара должно быть качественное..

если вам нужен хороший сайт и такой сайтодел, который точно объяснит, зачем нужно платить те или иные деньги,
обратитесь вот сюда