Истоки зарождения кодекса чести в россии. Кодекс дворянской чести Что такое дворянская честь

Дуэль как социокультурный феномен. Дворянский кодекс чести. Дуэль как институт регулирования отношений дворянской чести. Традиции военного поединка: аристия, рыцарский турнир, карусель. Судебный поединок. Поединок как зрелище: гладиаторские бои, ассо, кулачные бои

ПРИЛОЖЕНИЯ: Материалы о каруселях. Поле

В наше время слово «дуэль» употребляется в столь различных, иногда взаимоисключающих смыслах, что необходимо сначала определить суть этого вполне конкретного социокультурного феномена и отделить дуэль от явлений родственных и схожих. Итак, дуэль – это ритуал благородного разрешения и прекращения конфликтов, затрагивающих личную честь дворянина .

В сословной структуре послепетровского Российского государства главенствующее положение занимало дворянство. Оно имело исключительные права, но эта исключительность ко многому обязывала. Исключительность требовала сословной обособленности, замкнутости. Хотя Петр I и открыл формально сословие для выслуживших чин людей неблагородного происхождения, хотя приливы и отливы фаворитизма подчас ставили на первые места в государстве целые семейства из самых низов, тем не менее такие случаи были исключениями; для «новых» дворян подобная «милость» являлась лишь первым шагом к тому, чтобы стать настоящими дворянами Российской империи.

Сословная обособленность основывалась, с одной стороны, на поддерживаемом культе рода, с другой – на культе общества. Род – это гарантия прошлого. Память о предках и ответственность перед ними, благородство – это противопоставление «Иванам, не помнящим родства», людям подлого происхождения. Общество – это гарантия настоящего. Дворянин всегда и повсюду включен в корпоративные связи, неформально уравновешивающие отношения формальные, служебные. Перед обществом дворянин отвечает за соответствие своего повседневного поведения, каждого своего поступка происхождению и положению. Суждение общества офицеров или общественное мнение в свете могут быть важнее, чем приказ командира или воля губернатора. Оказаться исключенным из родового клана или из общества – вот угроза, которая для дворянина была страшнее физической смерти.

По каким же правилам жило дворянское общество? Кодекс чести был универсальным этическим законом. Он объединял в себе все требования, предъявляемые к благородному человеку. Вряд ли возможно на нескольких страницах описать такой сложный феномен, как дворянская честь. Может быть, в настоящей работе это не так уж и необходимо, потому что представления о том, что благородно и что неблагородно, что честно и что бесчестно, в значительной части сохранились до сих пор. Позволим себе лишь несколько самых общих замечаний.

Честь обязывала дворянина быть достойным своей свободы. Недопустимыми считались ложь, трусость, неверность присяге или данному слову. Кража расценивалась как безусловная подлость. Любопытно, что присвоить казенные деньги, обобрать подчиненный полк, город или целую губернию казалось обычным делом. Е. П. Карнович в своей книге «Замечательные богатства частных лиц в России» [91 ] рассказал, как на губернаторских и министерских постах, на откупах и армиях наживались огромные состояния. Но вот вытащить кошелек из чужого кармана настолько унизительно, что уличенному в этом остается либо застрелиться, либо исчезнуть.

Дворянин призван уважать равных и защищать слабых. Человек чести должен признавать честь других, иначе и его собственная будет немногого стоить. Везде, где чести и достоинству угрожает подлость, дворянин обязан встать на их защиту.

Поединок в начале Куликовской битвы.

Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI в.

Честь требует от дворянина полного и абсолютного подчинения ее законам. Вся жизнь дворянина посвящена служению чести, и даже угроза смерти не может остановить его. Впрочем, смерть угрожает в исключительных ситуациях, сложнее соответствовать своему благородному положению ежедневно и ежеминутно. Владение шпагой и пистолетом важно, но настоящего дворянина узнают по умению пользоваться носовым платком и столовым ножом, по умению одеваться и танцевать, по осанке, походке и речи.

Дворянин самостоятелен и свободен в своих поступках. Если он принял решение, ничто не должно ему препятствовать. Если он совершил тот или иной поступок, то он сам, один, несет за него полную ответственность. Все происходящее с благородным человеком необратимо, нельзя взять слово назад, начать сначала, переиграть. Что свершилось, то свершилось.

Честь представлялась не механической суммой требуемых благородных качеств и достоинств. Каждая из составляющих была таким же абсолютом, как и единое целое. В вопросах чести не могло быть никакой относительности, никаких полутонов. «Почти храбрый», «более-менее благородный» – это уже оскорбительная насмешка.

Дворянин не мог допустить, чтобы его честь подвергалась хоть малейшему сомнению. Однако в жизни неизбежны конфликты и ссоры. Поэтому-то и была столь необходима дуэль – ритуал, не допускающий между благородными людьми неблагородных отношений. Как только дворянин чувствовал, что его честное имя под угрозой, он мог потребовать удовлетворения, и противник не имел права ему в этом отказать.

Как же был построен дуэльный ритуал? Схема знакома многим из художественной литературы: за нанесением оскорбления следовали вызов и его принятие противной стороной, затем происходил поединок (бой) и, наконец, примирение (прекращение дела).

Центральной частью дела чести являлся поединок. Очень часто и современники, и исследователи позднейших времен отождествляли дуэль только с поединком, боем. На самом деле все предшествующее поединку не менее значимо и ритуально, в неменьшей степени обусловлено сценарием, чем сам бой. Но бой, поединок – это действительно кульминация ритуала. Поединок – это бой между двумя соперниками на благородном смертоносном оружии, происходящий в присутствии секундантов, по заранее установленным правилам, составленным в соответствии с кодексом или традицией .

Дуэль как институт регулирования отношений дворянской чести существовала на достаточно ограниченном отрезке русской истории. Условно можно поставить границы с середины XVIII до середины XIX века. До этого времени еще нельзя говорить о сложившемся европеизированном дворянском сознании, а во второй половине XIX столетия дворянство утратило главенствующую роль в постепенно распадающейся под напором буржуазных отношений сословной структуре России и, хотя дуэли еще случались, суть явления в значительной степени изменилась.

Дворянская культура, хотя и была вполне самостоятельным, замкнутым историческим феноменом, считала себя наследницей аристократической и воинской традиции Европы в целом. Она искала (и находила!) предшественников и предков и в тех или иных современных реалиях усматривала черты сходства с историческим прошлым. В дуэли дворяне видели продолжение старинных традиций единоборств. Реальная история видов единоборств требует от историка универсальных знаний и некоторой самоуверенности. Не претендуя на обладание ни тем ни другим, мы постараемся восстановить представления русских дворян XIX века об истории дуэли и назвать те исторические ситуации, сходство с которыми находили дуэлянты, выходя на поединок.

Ритуальный поединок имеет глубокие традиции. Самая древняя разновидность – воинский поединок. Из мировой истории нам известны случаи, когда битва между войсками начиналась с того, что перед строем выезжали или выходили богатыри, известные ловкостью и отвагой, силой и доблестью, и вызывали из стана соперников «на честный бой» желающих помериться силой. Вызов мог сопровождаться насмешками и оскорблениями в адрес противников (впрочем, совершенно не обязательно) и демонстрацией собственной удали и мастерства. Такой поединок (часто он называется специальным термином – аристия ), на который могли выйти и полководцы, не обязательно был «честным» боем, и хотя у каждой из сторон могли существовать свои правила (например, не наносить удара в спину, не добивать лежачего или раненого), но они не всегда совпадали, и никаких предварительных договоренностей не составлялось. Победа (почти всегда – смерть соперника) была превыше всего, она становилась знаком, знамением, пророчеством; исход поединка мог оказать такое сильное влияние на армии, что исход сражения оказывался предрешен.

ЧЕСТЬ И БЕСЧЕСТИЕ

ТЕМЫ…1. Называться человеком легко, быть человеком труднее. 2. Чем похожи слова «честь», «честность», «чистота»? 3. Почему честь ценилась во все времена? 3. Уместно ли говорить о чести и совести в наше время? 4. Как Вы понимаете, что такое «честь» и «бесчестие»?

АФОРИЗМЫ

Люди хотят для себя богатства и славы; если то и другое нельзя обрести честно, следует их избегать. (Конфуций) Когда виновный признает свою вину, он спасает единственное, что стоит спасать, - свою честь (Виктор Гюго) Кто теряет честь, сверх того уже ничего потерять не может. (Публилий Сир) Честь похожа на драгоценный камень: малейшее пятнышко лишает её блеска и отнимает у неё всю её цену. (Пьер Бошен) Торгуя честью, не разбогатеешь. (Ф.М.Достоевский) Честного человека можно подвергнуть преследованию, но не обесчестить. (Ф.Вольтер) Честь может быть потеряна только однажды. (Э.М.Капиев) .П.Чехов)

Кодекс дворянской чести на страницах литературных произведений

Готовность платить жизнью за неприкосновенность своего личного достоинства предполагала острое осознание этого достоинства. А.С. Пушкин , «невольник чести», защищая честь своей жены и свою честь, вызвал на дуэль Дантеса, который сомнительным поведением мог опорочить имя четы Пушкиных. Поэт не мог жить «оклеветанный молвой» и положил конец бесчестию ценою собственной жизни. М.Ю. Лермонтов тоже пал жертвой бесчестных и злобных завистников.

Герой повести А.С. Пушкина «Выстрел» Сильвио , «первый буян по армии», ищет предлога для драки, чтобы утвердить свое первенство в гусарском полку. Его цель не убить, а доказать, что он сильный и может властвовать над людьми. Он болен самовлюбленностью и эгоизмом. Оставив за собой выстрел, герой не стал убивать графа, а удовлетворился тем, что заставил его трепетать. Вопрос о чести, как понимает читатель, даже не стоит – храбрость героя вызывает также сомнение.

Часто дуэли возникали по малейшему поводу. Из-за необоснованной ревности Ленский вызывает на дуэль своего друга Онегина .

В романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» Печорин убивает на дуэли Грушницкого, вступившись за честь оклеветанной дамы. Трусость и малодушие Грушницкого нашли выражение в его бесчестном поведении по отношению к княжне Мери и к товарищу, которому он завидовал.

Заслуживает внимания и дуэль Пьера Безухова с Долоховым в романе-эпопее Л.Н. Толстого «Война и мир» . Пьер искренне доверял старому другу, ввел в свой дом, помог с деньгами, а Долохов опозорил его имя. Герой вступился за свою честь. Но, понимая, что глупая, «фальшивая» Элен не заслуживает того, чтобы из-за неё произошло убийство, готов раскаяться не из страха, а потому, что уверен в виновности жены.

Меня обворовывают точно так же, как и других, но это хороший знак и показывает, что есть, что воровать.
Екатерина II, частное письмо, 1775 г.

Дворяне считали самих себя лучшими людьми государства. Были у них такие основания или нет, но они об этом говорили. А. С. Пушкин полагал, что смысл дворянства именно в этом: быть самыми совершенными, самыми образованными и самыми приличными людьми в России.

Для того им и дают привилегии, отделяющие от простолюдинов, имения, дающие им возможность жить, не беспокоясь о куске хлеба.

Разумеется, выдающиеся личности редко рождались и среди дворян, большая часть этих людей были самыми обычными мужчинами и женщинами, не совершившими ничего исключительного.

Но вот кодекс чести. Он действовал. Дворянин не мог сделать много такого, что прощалось простолюдину, но не прощалось ему. Потому что дворянин. Потому что на то и даны чины, имения и привилегии.

Эталон дворянской чести.Мы же помним, увы, только то, что «кавалергарда век недолог, и потому так ля-ля-ля… ля-ля, откинув полог, и все ля-ля-ляля-ля…»

В наше «демократическое» время полагается по инерции советских времен считать, что дворяне «на самом деле» не были лучшими людьми России и что их привилегии и богатства даны совершенно напрасно, ни за что. Классовый, понимаете, принцип! На это можно посоветовать только одно… А поезжайте вы, ребята, в Азов. Там отлично сохранились стены турецкой крепости высотой так 25-30 метров. Стоят там бомбарды… диаметром до 80 сантиметров.

Дальше - понятно. Берем лестницу… длиной 30 метров она будет весить кило 150… Вот такую и берем вдвоем-втроем. Шпагу в зубы и - вперед. На стены! Оттуда падают бомбы, льют смолу и кипяток, стреляют, лестницы специальными рогатинами отталкивают - и вбок, и твой походный товарищ уже корчится внизу с переломанным позвоночником. А ты лезь! И не просто лезь - пистолеты на поясе. Шпага в зубах! Лезь, подбадривая солдат-мужиков, организуя подчиненных, вытаскивая по ходу раненых. Долез? Пистолеты выхватил, дым, гарь, кровища, свинец - в упор, шпагу наголо - вперед! Турок еще полно на стенах, и сдаваться они не собираются. Пенициллин и обезболивающее, кстати, еще не изобрели, поэтому каждая вторая рана - это гангрена и ампутация, а каждая третья, даже по современным меркам небольшая, - смерть в диких мучениях, как у князя, олигарха и дворянина в …цатом колене Андрея Болконского. Страшно? Не хочется? Нечего ерепениться. Сдюжили? Поздравляю, вы дворяне.

Но мы отвлеклись. Вернемся к той самой дворянской чести, кою с молоду беречь должно. Кодекс чести, среди всего прочего, исключал любой бесчестный способ обогащения. Дворянин строил свой «карьер» так, чтобы не только его самого, но и его предков и его потомков нельзя было ни в чем упрекнуть. Предков - что произвели на свет скверного отпрыска. Потомков - что происходят от негодяя.

Этот очень строгий, очень жесткий кодекс чести мог в ряде случаев прямо требовать предпочесть гибель продолжению жизни. Честь важнее физического существования.

О том, как жестко действовал кодекс чести, читателю в общем-то известно: это очень исторично описано в «Капитанской дочке» Пушкина. Александр Сергеевич опирался на факты: за время пугачевщины больше 300 дворян обоего пола были повешены за то, что отказались присягать Пугачеву - «чудесно спасшемуся Петру III». В точности так, как капитан и капитанша (!) Мироновы. Пугачевцы выстраивали дворянские семьи под виселицей, сначала вешали мужей на глазах жен и детей. Потом матерей на глазах детей. Иногда начинали с детей - может, это на родителей произведет впечатление? Так вот: не сохранилось в истории НИ ОДНОГО описанного случая, чтобы папы и мамы (мамы тоже! ) спасали ребенка ценой ложной присяги.

При этом рядовые солдаты, вчерашние мужики, конечно, обычно предавали, «признавая» в Пугачеве «истинного царя». Но что удивительно, они потом, после подавления бунта, обычно… возвращались обратно «на государеву службу», и их брали! Ну что же, что дали слабину, изменили присяге? Мужики. Что с них взять. Нет в них настоящей чести, что поделаешь.

А из коренного дворянства только 1 (один! ) человек струсил под виселицей и пошел служить Пугачеву. После поражения самозванца кинулся спасаться: ведь он вовсе не был «идейным» врагом Екатерины. Ну, сперва струсил, предал, а потом уже выхода не было. Фамилия этого исторического персонажа - Шванвич. У Пушкина он Швабрин, и все современники сразу узнавали, о ком речь. Кстати, в «Капитанской дочке» Пушкин и историю дуэли Швабрина не придумал: в действительности был такой же случай нарушения правил дуэли только не самим Шванвичем, а его отцом. Случай был по тем временам нашумевший. Отец Шванвича разрубил лицо Алексею Орлову, тому самому фавориту Екатерины Великой, когда тот оглянулся на вскрик.

До конца дней лицо Алексея Орлова «украшал» страшный шрам от уха до угла рта. На непривычных людей его улыбка действовала жутко. Шванвича-старшего простили: он сумел убедить общество, что воспользовался оплошкой противника «случайно», рубанул одновременно со вскриком.

Вот так невольно и возникает подозрение: а может, все же подлость - качество наследственное? Может, и правы были наши предки, когда судили о человеке не только по его собственным качествам, но и по образу жизни его родителей и прародителей? Передаются же многие качества даже чисто генетически, а уж тем более - путем воспитания?

Во всяком случае, когда судили Шванвича-младшего, ему припомнили и подлость, совершенную его отцом. И уже не простили. То, что прощалось простолюдину, которого зачастую даже не наказывали, а просто ставили обратно в строй, никак нельзя было простить дворянину. Ни при каких обстоятельствах.

Трудно описать полную меру презрения к Шванвичу всего общества. Шванвич политически умер. Когда его вели в кандалах в суд, женщины старались не коснуться его даже краешком платья. Никто к нему не обращался и не отвечал на его слова, кроме членов суда.

По приговору его не казнили, а сослали в Туруханский край навечно. Умерла Екатерина, процарствовал Павел, взошел на трон Александр, отгремела война с Наполеоном… Шванвич жил. Никто из Государей, несмотря на традицию, по восшествии на престол его не помиловал. Живой покойник догнивал на берегу Енисея, в лесотундре, добрые сорок лет.

Русские дворяне, в том числе и самые высокопоставленные, не могли быть «исконно» вороваты уже потому, что берегли фамильную честь. Да, они не были бескорыстны, они работали на результат, в том числе и на получение чинов, имений, пожалований, наград. Им хотелось «сделать карьер», и, конечно, далеко не все они пользовались для этого только благородными способами.

Дворяне услуживали старшим по чину, прогибались перед начальниками, женились на богатеньких невестах и прибегали к разного рода мелкому жульничеству, чтобы набить себе цену. Но вот воровать… Присваивать чьи-то и даже казенные деньги…

С точки зрения знаменитого французского дипломата Талейрана русские придворные были «странными». В том числе и потому, что «не брали». Такие же «странности» наблюдал за русскими и прусский король Фридрих Великий, и посланник Лесток, сыгравший немалую роль в заговоре, приведшем на трон Елизавету.

Впрочем, у нас и цари тоже странные. Скажем, государственный бюджет Франции в 1720 году составлял 5 миллионов ливров.

Состояние же родственника короля, герцога Орлеанского, оценивалось в 114 миллионов ливров, а его долги - в 74 миллиона ливров. Легендарные алмазные подвески, подаренные королем супруге, стоили порядка 800 тысяч ливров.

Здесь что интересно: высшее французское дворянство вело себя в точности как в России - временщики. Классический отечественный пример вора у трона - конечно, Алексашка Меншиков. 14 миллионов насчитывало его состояние на момент «конфискации» в 1727 году. И нет уверенности, что все полностью нашли.

Но кто есть Меншиков - «полудержавный властелин»? Пирожник? Сын то ли конюха, то ли солдата? Типичный для нашей истории временщик.

Увы, на наше многострадальное государство сваливались порой всякие Меншиковы, Шафировы, Ходорковские, Березовские, Гусинские. Цена этим личностям понятна: фарца без роду и племени, мгновенно вознесенная из «младших научных» и пирожников в хозяев страны. Грабь награбленое. В любой момент низвергнут, посадят, сошлют.

Но есть же разница между временщиком и «имеющим все права» потомственным аристократом. Поэтому сравнивать Меншикова с французскими принцами крови как-то некорректно. То, что еще «простительно» временщику-хапуге, как-то дико смотрится у тех, кто поколениями стоит у трона, у самих наследственных владык Королевства Французского. Аристократии, предки которой еще в Крестовых походах участвовали.

В общем, так или иначе, сами короли и их родственники во Франции всегда были значительно богаче возглавляемого ими государства.

Бюджет Российской империи в 1899 году достиг астрономической цифры: 1,5 миллиарда рублей.

А стоимость имущества царской семьи - по максимальному подсчету - 125 миллионов рублей. Тоже не по-детски - 8 %… Но с французами не сравнить.

Мораль: русские цари были намного беднее возглавляемого ими государства. Хорошо известно, что во время первой переписи 1897 года Николай II написал в графе «род занятий»: «Хозяин земли русской».

М-м-да. Сомнительно, Ваше Величество! Какой же Вы хозяин, когда на все ваше многочисленное семейство совокупного состояния - лишь максимум 8 % приходится, а по другим источникам - 2-3 % годового государственного бюджета.

Государь император, конечно, РАСПОРЯЖАЛСЯ в России по закону и с учетом некоторых ограничений, установленных законами, практически всем имуществом Государства. Но именно - распоряжался. Не владел. Члены императорского дома были богатейшими людьми, и их содержание обходилось российскому бюджету в копеечку, но государственная казна - это одно, а их личный карман - совсем другое. Право распоряжения императором госсобственностью - это отчасти то же право, которым и сегодня, только с большими ограничениями по закону, имеет, например, Президент России. Разница лишь в том, что у Президента это право ограничено по времени, на срок полномочий, и не получено по наследству, а делегировано напрямую народом путем прямых выборов.

Но не придет же никому в голову сегодня сказать о Президенте России - «хозяин земли русской», хоть он и является отчасти тем же распорядителем государственной собственности, кем и был, скажем, Николай Александрович Романов.

Итак, странные они были, наши цари.

И сановники у них тоже были странные.

Брали ли взятки высшие русские сановники? Как правило, нет. Крали ли они казну? Скорее, некоторые из них пользовались казной, и то в основном умеренно и осторожно. В каждую эпоху и для каждого слоя и ранга существовали свои мерки того, что можно и что нельзя. Эти «понятия» не имели ничего общего с писаным законом, но как раз его сановники не нарушали никогда. Они знали - иначе их перестанут уважать. С ними будет как со Шванвичем - наступит гражданская смерть. Даже без ссылки или конфискации, без исключения из дворянского сословия и без лишения чинов… Они просто перестанут существовать для своего сословия. Для них исчезнет все, что было их миром всю жизнь.

Европейское воровство как придворная светская традиция

Некоторые могут возразить: ведь кодекс рыцарской чести действовал не в одной России. Несомненно! Но в Европе его, этот кодекс, давно, века с XV, начал разъедать капитализм. Известно, что, например, в Британии практически официально действовал принцип: «Джентльменом является тот, у кого достаточно средств, чтобы быть джентльменом».

Есть у тебя 40 фунтов стерлингов дохода? Тогда ты дворянин. А если у тебя «всего» 39 фунтов, ты не джентльмен, даже если твои предки помогали вылезать с борта корабля на берег еще Вильгельму Завоевателю.

В Европе только старший сын наследовал имение и становился лендлордом. Второй сын еще обычно наследовал движимое имущество, а третий уж точно не получал ничего. Тем, то плохо знает из курса школьной истории сей европейский принцип единонаследия, вот наглядный пример: вспомните замечательную сказку про лучшего PR-щика всех времен и народов Кота в сапогах. Первому сыну отец завещает все свое хозяйство, второму - еще что-то по мелочам, третьему же достается лишь хозяйский кот. Пример очень наглядный и, главное, полностью соответствует исторической реальности того времени. Попытка ввести такую систему в России была предпринята Петром I, но у него ничего не получилось. Так по Европе уже века с XV-XVI бродили буквально толпы неприкаянных дворян - с гонором и шпагами, но без средств к существованию.

Когда русский дворянин делал карьеру, он повышал свою значимость в корпорации под названием «Россия». Выше ранг - больше и причитается.

А когда делал карьеру европеец, он изменял лишь свое частное положение, не более. Конан-Дойль описывает в своих знаменитых «Записках о Шерлоке Холмсе» такое явление, как покупка практики. Врач практикует, это приносит доход, и практика что-то стоит. Практику в таком-то районе можно купить за такую-то сумму. Вкладываешь деньги и получаешь на них прибыль. Так купил практику доктор Ватсон, бессменный друг Шерлока Холмса. Если врач заболел, постарел, не так интенсивно работает, теряет постоянную клиентуру, стоимость практики понижается. Купить такую подешевевшую практику - выгодное дельце! Это как покупка подешевевшего поместья, которое легко, потрудившись, опять сделать приносящим солидный доход.

Точно так же, как практики врачей и адвокатов, могли продаваться и должности. Начиная с Римской империи, должности чиновников и даже военачальников нередко попросту «выставлялись на рынке», где стоили определенных денег. Был даже случай в Византийской империи Х века, когда суд счел стоящей денег… саму протекцию. Чиновник выдал замуж свою дочь и «по блату» пристроил на должность зятя. Ну как не порадеть родному человечку! Но зять оказался пьяницей и бездельником, его со срамом прогнали с должности, и тогда тесть начал судиться с родственником, требуя оплатить его услуги. И суд признал право истца на оплату его рекомендации! Во Франции до самого конца королевского периода в 1789 году действовала система откупов. Некий купец вносил государству налог за целую провинцию, а потом собирал налог сам. Естественно, не обижая себя. Дело было выгодное, откупа рвали друг у друга, и существовала стройная система - кому, когда и сколько давать, чтобы получить откуп.

Любому придворному и вообще любому дворянину король мог также назначить ренту - пожизненную или наследственную пенсию. То есть дать не землю, а именно фиксированный доход. Или должность, на которой не надо совершенно ничего делать. У такой должности было официальное название - синекура. Слово происходит от латинского sine cura animarum - без попечения о душе.

У французских королей раздача синекур была таким же обычным делом, как раздача рент или отдача провинций собственного государства на откуп.

Уточним, что понятие синекуры было куда как своеобразным. Скажем, ночной горшок короля должны были выносить шесть человек, вооруженные шпагами и одетые в бархат. И эти должности синекурой не считались. Что вы! Придворные работали. Без особого риска для жизни, но в тяжелых экологических, можно сказать, условиях. Синекура - это другое, это, например, когда человек живет в Версале, что общеизвестно, а «зарплату» получает за должность королевского наместника на островах Вест-Индии. Которые он и в глаза никогда не видал.

Почему же в таких условиях «экономический человек» Адама Смита не мог относиться к занятию государственной должности просто как к бизнесу?

Особенно если он эту должность «благополучно» покупал. Он к ней относился просто как к инвестиции.

Собственно, приблизительно это и происходит нередко в СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ. Но не надо думать, что так было всегда, испокон веков, и никак иначе у нас априори быть не может.

Не надо путать современное безумие и историческую предрасположенность.

И в старые добрые времена офицеры, ясное дело, могли отправить солдат косить сено в своем имении. Злоупотребление, несомненно, но ведь не в ходе же военных действий такое совершалось. А случаи казнокрадства офицеров и присвоения ими сумм, отпущенных на фураж или на пропитание солдат, редки и не типичны даже в XVIII веке.

Кстати, не забудем: в русской армии всегда нервно относились к должности армейского интенданта.
А. В. Суворов говаривал: «Полгода интендантства, и можно расстреливать без суда».

Александр Александрович Вяземский

О назначении Александра Александровича Вяземского генерал-прокурором А. Румянцев сказал: «Ваше величество делает чудеса: из обыкновенного квартирмейстера вышел государственный человек». Интендант в армии… а не воровал! Это приятно удивляло. Заметим, однако: для Румянцева очевидно, что государственный человек не ворует. Это уровень «обыкновенного квартирмейстера»…

Но в России, при всей ее нелюбви к интендантам, не было случая, чтобы солдаты пошли в бой вовсе разутыми, без сапог или были лишены пропитания.

А в Европе бывало, и не раз. Вот вам маленький пример из жизни известного человека.

Знаменитый военный инженер, военачальник, классик фортификации, маршал Франции Вобан прожил жизнь военного человека. Он построил новых 33 крепости и усовершенствовал до 300 старых, участвовал в 53 осадах и 104 стычках и сражениях, принудил капитулировать множество вражеских «неприступных» крепостей. В 1677 году был назначен руководителем всех инженерных работ Франции. За пять лет разработал систему укреплений границ и окружил королевство кольцом укреплений.

Но в конце жизни Вобан навлек на себя неудовольствие короля и даже был уволен со службы. Дело в том, что он издал книгу «La dime royale» («Десятина короля»). В ней Вобан красноречиво описывает бедность народа, бедственное состояние армии, казнокрадство и стяжательство… по сути дела, всех. К сожалению, на русский язык книга не переведена, но многие куски из нее можно найти в труде экономиста XIX века Бржевского.

Не менее мрачный колорит повального воровства присутствует в книгах Монтескье или Дидро. Право же, стоит почитать тем, кто любит порассуждать о пользе протестантской этики и генетической предрасположенности русских к воровству и мздоимству.

Если что-то строилось, присваивались суммы, порой превышавшие в два, в три раза расходы на реальное строительство. Скажем, строительство Большого Версальского дворца обошлось в 25 725 836 ливров.

По мнению историков, строительство велось очень экономно, потому что экономили на всем, все пересчитывали, все заказы шли по конкурсу, - поэтому украли необычайно мало - не более половины отпущенных казной средств.

Версаль, кстати, «построен на костях» гораздо в большей степени, чем наш Санкт-Петербург: на его строительстве умерло до 6 тысяч человек - от скверной пищи, дурной воды, отсутствия медицинской помощи. Зато придворные, распределявшие заказы, и получившие их подрядчики не бедствовали. Увы, увы, об этом вы никогда не прочитаете ни во французских школьных учебниках, ни в путеводителях по версальским дворцам. В отличие от нас, легкомысленные французы не выставляют напоказ всем и вся не самые веселые страницы своей истории.

Кстати, еще пару слов о солнечной Франции. Как-то генерального контролера французского министерства финансов Калонна спросили: «Как вы решились взять на себя управление королевскими финансами, когда вы и свои личные дела совсем расстроили»? Тот ответил не без юмора: «Потому-то я и взялся заведовать королевскими финансами, что личные мои финансы уж очень оказались расстроены».

Шарль Морис Талейран.

Абсолютный чемпион мира, Европы и Олимпийских игр по количеству и качеству переходов из одного политического лагеря в другой.Итак, вкратце: дворянин-роялист, священник, ярый депутат-республиканец, бонапартист, глава дипломатии Наполеона, тайный агент Александра I, опять монархист, один из тех, кто привел на трон Бурбонов…Его самое знаменитое изречение: «Это хуже, чем преступление. Это ошибка»

Что называется - коротко и ясно.

Но воплощением, своего рода идеальной моделью «экономического человека» при должности стал Шарль-Морис Талейран.

«Это человек подлый, жадный, низкий интриган, ему нужна грязь и нужны деньги. За деньги он продал свою честь и своего друга. За деньги он бы продал свою душу, - и он при этом был бы прав, ибо променял бы навозную кучу на золото», - так отзывался о нем за два года до революции, в 1787 году, Мирабо.

«Талейран предал и продал сначала католическую церковь в пользу революции, потом революцию в пользу Наполеона, потом Наполеона в пользу Александра I, потом Александра I в пользу Меттерниха и Кэстльри; способствовал больше всех реставрации Бурбонов, изменив Наполеону, а после их свержения помогал больше всех скорейшему признанию „короля баррикад“ Луи-Филиппа английским правительством и остальной Европой, и так далее без конца. Вся его жизнь была нескончаемым рядом измен и предательств, и эти деяния были связаны с такими грандиозными историческими событиями, происходили на такой открытой мировой арене, объяснялись всегда (без исключений) до такой степени явно своекорыстными мотивами и сопровождались так непосредственно материальными выгодами для него лично, что при своем колоссальном уме Талейран никогда и не рассчитывал, что простым, обыденным и общепринятым, так сказать, лицемерием он может кого-нибудь в самом деле надолго обмануть уже после совершения того или иного своего акта».

Историй про Талейрана можно рассказать много. Вот одна из самых красочных: «В 1798 году произошла следующая неприятная история. В Париже (еще с осени 1797 г.) сидели специальные американские уполномоченные, прибывшие для исходатайствования законно причитающихся американским судовладельцам денежных сумм. Талейран тянул дело, подсылая своих агентов, которые, объясняясь по-английски, заявили туго соображавшим американцам, что министр хотел бы предварительно получить от них „сладенькое“, the sweetness, так они перевели „les douceurs“.

Сладенькое потребовалось в таких несоответственно огромных размерах, что терпение американское лопнуло. Не только делегаты обратились с формальной жалобой к президенту Соединенных Штатов, своему прямому начальнику, но и сам президент Адамс (в послании к конгрессу) повторил эти обвинения. Американские представители укоризненно вспомнили по этому случаю недавнюю эмиграцию Талейрана: „Этот человек, по отношению к которому мы проявили самое благожелательное гостеприимство, он и есть тот министр французского правительства, к которому мы явились, прося только справедливости. И этот неблагодарный наш гость, этот епископ, отрекшийся от своего Бога, не поколебался вымогать у нас пятьдесят тысяч фунтов стерлингов на сладенькое, the sweetness, пятьдесят тысяч фунтов стерлингов на удовлетворение своих пороков“.

Скандал получился неимоверный. Все это было напечатано.

Талейран ответил, небрежно и свысока, сославшись на каких-то неведомых обманщиков и на „неопытность“ американских уполномоченных. Затем поспешил удовлетворить их требования, уже махнув рукою на „сладенькое“. Но эти неприятности у него были только с такими дикарями от Миссисипи и Скалистых гор. Европейцы были гораздо терпеливее и избегали скандалов. Да и положение их было опаснее: их не охранял Атлантический океан».Вот так.

Как говорят вышеупомянутые американцы, «без комментариев».

Как канцлер Бестужев оказался «продажным»

Чтоб ты жил на одну зарплату!
Из фильма «Бриллиантовая рука»

Сколько раз всем, кто интересуется русской историей или просто любит исторические романы, приходилось читать о том, что знаменитый канцлер и генерал-фельдмаршал времен Елизаветы Алексей Петрович Бестужев-Рюмин был бесстыжим мздоимцем: сначала брал деньги у англичан, потом был подкуплен Фридрихом Прусским. Фигурируют и конкретные суммы: якобы официального жалованья получал Бестужев 7 тысяч рублей, а пенсион от англичан - 12 тысяч.

Грустно это… Потому что получается - прошло двести лет, а для нас все еще живы сплетни, распространяемые агентами врага России, прусского короля Фридриха…

Так вот: Бестужев последовательно выступал за оборонительный и торговый союз с Англией. В конце концов, в 1742 году был подписан англо-русский договор о признании за Елизаветой императорского титула, о взаимной поддержке в случае войны и о возобновлении торгового соглашения на 15 лет. Для Англии это был исключительно выгодный договор. В ходе переговоров посланник Вейч просил у английского правительства короля Георга «осязательных доказательств милостивого расположения Его Величества». Король предложил братьям Алексею и Михаилу Бестужевым пенсии из английской казны. Были они по 12 тысяч рублей или меньше или больше, неизвестно.

Канцлер Бестужев - честный человек.Помните, Чубайс говорил: «Кох - честный человек»? От честности Бестужева Чубайс вообще пришел бы в смятение

Таковы были дипломатические обычаи в XVIII веке: при заключении трактатов, при мирных переговорах участников этих дел всегда одаривали заинтересованные стороны.

Но вот что выясняется: Вейч получил деньги от королевского правительства. Но Бестужев-то их НЕ получил! Его дружба с англичанами и постоянная поддержка их политики в Петербурге создавались исключительно сознанием выгод России.

Так простите, кто здесь вор-то? Алексей Бестужев? Или Вейч?

А о Фридрихе Прусском… У этого короля была самая лучшая в тогдашней Европе разведка. Действовала она несколько прямолинейно, но эффективно: покупала услуги всех необходимых лиц. Сам Фридрих лично составил подробнейшие инструкции для своих вербовщиков и уверял, что ни при одном дворе европейских монархов никогда не сталкивался с неподкупностью. Шпионов своих методичный Фридрих делил на 4 категории:
1) мелкие доносчики из простонародья;
2) профессиональные шпионы, в том числе двойные и тройные агенты;
3) подкупленные царедворцы и чиновники;
4) запуганные люди, ставшие шпионами поневоле: потому, что их близкие взяты в заложники или их шантажируют.

Естественно, в Петербурге у Фридриха тоже была богатейшая агентура. Правда, фамилии известных агентов почему-то - Левенвольде и Фабрициус… Но не будем мелочны - раз Петербург, значит, там живут русские. В числе «агентов влияния», кстати, была и мама будущей царицы Екатерины II Иоганна Ангальт-Цербская. Одно хорошо: по причине крайней глупости эта дама если бы и хотела нанести ущерб России, это было бы не в ее силах.

Так вот, Фридрих мечтал купить Бестужева. Однако, Бестужев всякий раз посылал его агентов далеко и не в очень дипломатических выражениях на трех языках сразу: французским и немецким он владел совершенно свободно.

И в конце концов Фридрих захотел отомстить негодному канцлеру! С этой целью он начал распространять слухи… о продажности Бестужева. Делал вид, что Бестужев за свои услуги заламывал столько, что бедному Фридриху стало не по карману содержать такого дорогого агента.

Чистой воды «черный PR», как сказали бы сегодня.

Так Бестужев и оказался взяточником, состоявшим на содержании и англичан и, «конечно же», Фридриха.
Современники-то посмеивались, потому что знали правду. А потомки, получается, ПОВЕРИЛИ…

Мало того, что мы беспамятны, мы еще и не любим своих выдающихся исторических деятелей. Не уважаем.
Какую гадость о них ни скажи - на все мы согласны.

«ВО ВСЕМ БЛЕСКЕ СВОЕГО БЕЗУМИЯ»
(Утопия дворянского воспитания)

В дореволюционной России каждое из сословий имело достаточно высокую степень организации, свою этику, свои неписаные нормы поведения. Отличительной чертой дворянства было то, что самоопределение сословия происходило не путем постепенно складывающихся традиций, идеологического оформления реально уже существующих обычаев; но путем прямо противоположным: настойчивым внедрением в быт и сознание людей неких умозрительных идеалов.

Во второй половине XVIII в. идеологи дворянства провозглашают его культурной элитой общества и соответственно этой роли определяют политические, этические и бытовые нормы, обязательные для достойного представителя своего сословия. Образ идеального дворянина формировался на основе рациональной схемы иерархии социальных и моральных ценностей, т. е. убеждения, что высокому положению человека в обществе должны соответствовать его высокие нравственные качества. Таким образом, почитающиеся общечеловеческими добродетели - храбрость, честность, образованность - объявлялись обязательными качествами дворянина. Идеальный образ обычно проецировался на прошлое (действие трагедий Сумарокова чаще всего происходит в Древней Руси; идеальный герой Фонвизина получает имя Стародум), но это условное прошлое, лишенное конкретно-исторических черт. В отношении же бытового поведения, всего того, что называется bon ton, образцом служило западноевропейское, в особенности французское дворянство. От чего этот идеал дворянина был далек более всего, так это от реальных русских помещиков. Но удручающе низкий культурныйуровень основной массы дворянства не ставил под сомнение высокое предназначение дворянского сословия; он лишь выдвигал на первый план проблему воспитания человека, достойного своего общественного статуса. Предстояло сделать из детей Простаковых и Скотининых просвещенных и добродетельных граждан, благородных рыцарей и учтивых кавалеров. Задача по сути своей чисто утопическая, ибо реальность предполагалось изменить согласно теоретическим представлениям о ней 1.

С течением времени отдельные установки, разумеется, претерпели значительные изменения. Добродетели дворянина стали объясняться тем, что, в отличие от других, дворяне могут себе позволить заниматься самосовершенствованием. Пушкин рассуждал: «Чему учится дворянство? Независимости, храбрости, благородству (чести вообще). Не суть ли сии качества природные? Так; но образ жизни может их развить, усилить - или задушить. Нужны ли они в народе, так жекак, например, трудолюбие? Нужны, ибо они sauve gardre (охрана фр.) трудолюбивого класса, которому некогда развивать сии качества»2. Покровительственное отношение дворянства к низшим классам рассматривается уже не как от века данное инезыблемое распределение социальных ролей, а как неизбежный этап в развитии общества, которое в будущем преобразуется в единое целое; и ценности, накопленные дворянской культурой, станут достоянием всех сословий. Именно такой принцип отношений дворянства с остальной частью общества предполагает пушкинская сентенция: «Семейственные воспоминания дворянства должны быть историческими воспоминаниями народа»3. Постулат о нравственной высоте дворянина постепенно трансформировался в чисто этическое требование: «Кому много дано, с того много и спросится». Но «спрашивали» с дворян по-прежнему настойчиво. Дворянская культурная элита, своими усилиями и своим примером неустанно утверждавшая правило: la noblesse oblige (положение обязывает (фр"), осуществляла своеобразный социальный эксперимент, добиваясь от соотечественников соответствия прекрасным, но умозрительным по своему генезису идеалам.Нормативное воспитание, которое применялось к дворянским детям (т. е. воспитание, ориентированное не столько на индивидуальность ребенка, сколько на желаемый образец), в этой ситуации выглядит не только логичным, но и единственно возможным. Дневники, мемуары, художественная литература представляют нам обширный материал, демонстрирующий, как целой системой требований и правил воспитывались, вырабатывались в дворянском ребенке необходимые качества.
С современных позиций дворянское воспитание кажется чрезмерно строгим, даже суровым, жестким. Но мы не должны принимать этустрогость за недостаток любви. Она объясняется, во-первых, ясным представлением о том, какого человека следует воспитать; во-вторых, убеждением, что сделать это можно. «… Вместо того чтобы навязывать тебе свою любовь, я всемерно старался сделать так, чтобы ты заслужил ее»,- писал сыну Честерфилд4; этого правила придерживались и в русских дворянских семьях.
«Ты недостоин моей дружбы»,- говорит Николаю Бестужеву недовольный его поведением отец5. «Ты не мой сын!» - бросает надерзившему мальчику С. Алексеев (отец К. С. Станиславского)6. «Иди, я не хочу такого сына!» - заявляет рассерженная мать маленькому Теме в повестиН. Г. Гарина-Михайловского 7. По воспоминаниям сына Льва Толстого Сергея, самым серьезным наказанием со стороны отца была «немилость»: он переставал обращать внимание на провинившегося ребенка 8. Характерно напутствие старогo князя Болконского своему сыну, отправляющемуся на воину: «Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет <...> а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно!»9
Решающая установка в воспитании дворянского ребенка состояла в том, что его ориентировали не на успех, а на идеал. Быть храбрым, честным, образованным ему следовало не для того, чтобы достичь чего бы то ни было (славы, богатства, высокого чина), а потому что он - дворянин, потому что ему много дано, потому что он должен быть именно таким. (Резкая критика дворянства дворянскими же писателями - Фонвизиным, Пушкиным и др. - обычно направлена на тех дворян, которые не соответствуют этому идеалу, не выполняют своего предназначения.)
Едва ли не главной сословной добродетелью считалась дворянская честь, point d"honneur. В идеале, честь являлась основным законом поведения дворянина, безусловно и безоговорочно преобладающим над любыми другими соображениями, будь это выгода, успех, безопасность или просто рассудительность. Граница между честью и бесчестием порой была чисто условной, доказательством тому являются дуэли, поводом к которым служили лишь светские предрассудки. Но постоянная угроза смертельного поединка накладывала свой отпечаток на весь стиль поведения. Человек должен был привыкнуть отвечать за свои слова; «оскорблять и не драться» (по выражению Пушкина) - являлось пределом низости. Публичное оскорбление неизбежно влекло за собой дуэль, но публичное же извинение делало конфликт исчерпанным. В особенности повышалась цена «честного слова». Нарушить данное слово - значило раз и навсегда погубить свою репутацию, потому поручительство под честное слово было абсолютно надежным. Известны случаи, когдачеловек, признавая свою непоправимую вину, давал честное слово застрелиться - и выполнял обещание. В этой обстановке повышенной требовательности и - одновременно - подчеркнутого доверия воспитывались и дворянские дети.Ек. Мещерская в своих воспоминаниях рассказывает выразительный в этом отношении случай, когда честного слова ребенка оказалось достаточно, чтобы взрослые мужчины, уже готовые к дуэли, совершенно успокоились»10.Если честь являлась основным стимулом, естественно, что ориентиром в поведении человека становились не результаты, а принципы. Сергей Львович Толстой утверждал, что девизом его отца
была французская поговорка: «Fais ce que das, advienne que pourra»*«Делай что должно - и будь что будет» (фр.) Как известно, Лев Толстой вкладывал в понятие долга свой, подчас неожиданный для общества смысл. Но самая установка: думать об этическом значении поступка, а не о его практических последствиях - традиционна для дворянского кодекса чести. Воспитание, построенное на таких принципах, кажется совершенно безрассудным: оно не только не вооружает человека качествами, необходимыми для преуспевания, но объявляет эти качества постыдными. В самом деле, верность кодексу дворянской чести никак не благоприятствовала успешной карьере ни во времена апофеоза самодержавного бюрократического государства 1830-1840 гг., ни во времена демократических реформ 1860-1870 гг. Следование нормам дворянскойэтики неизменно приходило в противоречие с государственными установлениями и влекло за собой всякого рода неприятности. Дворянскийребенок, которому в семье внушались традиционные этические нормы, испытывал потрясение, сталкиваясь с невозможностью следовать им вусловиях государственного учебного заведения, где он обычно получал первый опыт самостоятельной жизни. Истинный дворянин чувствовал себя между двух огней: законами своего сословия - с одной стороны, и государства - с другой. Яркий пример - та же дуэль, которая была официально запрещена и уголовно наказуема. Согласно известному парадоксу, офицер мог быть изгнан из полка «за дуэль или за отказ». В первом случае он попадал под суд и нес наказание, во втором - офицеры полка предлагали ему подать в отставку.
Однако, оценивая степень прагматичности дворянскою воспитания, следует заметить, что многое зависит от того, как понимать жизненный успех. Если в это понятие входит не только внешнее благополучие, но и внутреннее состояние человека - чистая совесть, высокая самооценка и прочее, то дворянское воспитание предстает не таким непрактичным, как кажется. Еще совсем недавно мы имели возможность видеть стариков из дворянских фамилий, чья жизнь, по всем житейским меркам, сложилась при советской власти катастрофически неудачно. Между тем в их поведении не было признаков ни истерики, ни озлобления. Может быть, аристократическая гордость не позволяла им проявлять подобные чувства, а может быть, их и в самом деле поддерживало убеждение, что жили они так, как должно?
Щепетильно оберегая свою честь, дворянин, конечно, учитывал чисто условные, этикетные нормы. Но главное было все же в том, что он защищал свое человеческое достоинство. Обостренное чувство собственного достоинства воспитывалось в нем с детства, целой системой разных, внешне порой никак между собой не связанных требований.
Независимо от рода деятельности безусловным достоинством дворянина считалась храбрость. Замечательно господствовавшее тогда убеждение, что это качество можно воспитать, выработать путем волевых усилий. Так наставлял своего племянника Н. Н. Раевского князь Потемкин 12, таким опытом делился с друзьями А. С. Грибоедов 13. Этим убеждением объясняются и весьма рискованные воспитательные меры, которые применялись к детям, проявлявшим робость. Судя по мемуарным свидетельствам, и сами дети в большинстве случаев воспринимали их не как произвол и жестокость старших, но как необходимую закалку характера.
Храбрость и выносливость требовали физической силы и ловкости - и дворянских детей с малолетства учили плавать, ездить верхом, владеть оружием; с ними занимались гимнастикой и приучали не бояться холода. Точно так же воспитывали и царских детей, и потому бравировать своей физической закалкой любили и кадеты, и императоры.
Подчеркнем, что все это относилось не к области «физкультуры», а к области формирования личности. В общем контексте этических и мировоззренческих принципов физические испытания как бы уравнивались с нравственными. Уравнивались в том смысле, что любые трудности и удары судьбы должно было переносить мужественно, не падая духом и не теряя собственного достоинства.
Разумеется, сила духа и мужество определяются качествами личности прежде всего. Но нельзя не заметить и совершенно определенной этической установки, которая проявлялась в поведении людей одного круга. Характерна запись в дневнике воспитателя наследника В. А. Жуковского: «Сказать в. к. (великому князю. - О. М.) о неприличности того, что при малейшем признаке болезни он пугается и жалуется»14. Обратим внимание, что Жуковский не собирается как-то успокоить мнительного мальчика, объяснить, что его здоровье не вызывает опасений. Он убежден, что подобное поведение «неприлично», стыдно и никакого снисхождения здесь быть не может. Этические нормы тесно соприкасаются с этикетными: демонстрировать чувства, не вписывающиеся в принятую норму поведения, было не только недостойно, но и неприлично. Этот момент принципиально важен, ибо именно в нем проявляется существо так называемого «хорошего тона».
Светское общество относилось к бытовой стороне жизни как к явлению глубоко содержательному, имеющему самостоятельное значение. Знаменитая реплика сочинителя «Былей и небылиц»: «… в обществе жить не есть не делать ничего»15 - точно формулирует общепринятую позицию. Многие светские люди, конечно, что-то «делали» и в нашем, современном понимании: состояли на военной или государственной службе, занимались литературным трудом или издательской деятельностью. Но при этом жизнь, не связанная непосредственно со службой или работой, была для них не вынужденным или желанным промежутком между делами, а особой деятельностью, не менее интересной и не менее важной. Балы, светские рауты, салонные беседы и частная переписка - все это в большей или меньшей степени носило оттенок некоего ритуала, для участия в котором требовалась специальная выучка.
Ритуализованность повседневной жизни светского общества дает основания Ю.М.Лотману говорить о «театральности» быта и культуры XIX в.16 Эту особенность своей жизни ощущали и современники. В. А. Жуковский называл большой свет театром, «где всякий есть в одно время и действующий и зритель»17. Но в данном случае «театральность» не означает «искусственность»,
«ненатуральность». Принятые формы поведения давали вполне широкий простор для самовыражения личности; человек, в совершенстве владеющий правилами хорошего тона, не только не тяготился ими, но обретал благодаря им истинную свободу в отношениях с людьми.
Правила хорошего тона отнюдь не сводились к набору рекомендаций типа: в какой руке держать вилку, когда снимать шляпу и прочее. Разумеется, этому дворянских детей тоже учили, но подлинно хорошее воспитание основывалось на ряде этических постулатов, которые должны были реализовываться через соответствующие внешние формы поведения.
«Вообразите множество людей обоего пола <...> поставляющих целию своего соединения одно удовольствие, заключенное в том единственно, чтобы взаимно друг другу нравиться, - и вы получите довольно ясное понятие о том, что называете большим светом»,- писал В. А. Жуковский в своей статье «Писатель в обществе»18. У истинно светских людей умение «нравиться» достигало уровня искусства. Вспомним отца Николеньки Иртеньева из повести Л. Толстого «Детство», который был вовсе не хорош собой, но умел «нравиться всем без исключения - людям всех сословий и состояний, в особенности же тем, которым хотел понравиться»19. Неудивительно, что обучение искусству нравиться людям становилось важнейшим моментом в воспитании дворянского ребенка.
Никаких особенных секретов здесь не было: детям объясняли, что следует быть с людьми неизменно внимательным и доброжелательным, с уважением относиться к чужим взглядам и привычкам, не задевать самолюбие других, а самому держаться скромно и приветливо. Но помимо нравственных принципов их вооружали умением дать почувствовать людям свое уважение и доброжелательность, причем сделать это в тактичной и ненавязчивой форме. Юные дворяне усваивали не только элементарные правила, вытекающие из этих принципов (не перебивать собеседника, смотреть людям в глаза, не сидеть, когда другие стоят, и тому подобное), но перенимали множество едва уловимых оттенков в поведении и манерах, которые и сообщают человеку качества, именуемые вышедшими ныне из употребления словами: «любезность» и «учтивость». Отметим кстати, что расхожее представление о надменности и важности аристократов совершенно ошибочно. Чванство и высокомерие считались в аристократическом кругу безнадежно дурным тоном; истинные аристократы очаровывали людей именно своей приветливостью и деликатностью. Когда В. А. Соллогуб пишет: «Дом славился аристократическим радушием и гостеприимством»20,- он вовсе не стремится к парадоксам, а отмечает примету быта своего времени.
Впрочем, в светской манере поведения были и те черты, которые вызывали у людей другого круга раздражение и неприятие. Заученность этикетных норм, знаменитые сдержанность и спокойствие, умение тщательно скрывать свои истинные мысли и чувства создавали эффект, который Лев Толстой называл «лаком высшего тона» 21, полагая, что он скрывает особенности характера человека так же, как хороший лак скрывает качество дерева. Именно это очень часто и являлось предметом нареканий, оцениваясь как «фальшь», «притворство», «лицемерие» и т. п. К тому же не секрет, что внешняя манера поведения светских людей часто приходила в противоречие с их нравственным обликом. Это также вызывало гневные инвективы в адрес светского общества, хорошо известные нам по произведениям и русских, и западных писателей. Однако следует различать критику, исходящую из демократического лагеря, обусловленную принципиально иной идеологией и просто сословной враждой, и критику со стороны культурной элиты дворянского общества. В последнем случае обличительный пафос поддерживался за счет твердых представлений о норме и идеале, которые в жизни осуществлялись не столь уж часто, но являлись неизменным ориентиром для тех, кто не терял надежды воспитать соответствующим образом российское дворянство.
Повторим, что, согласно этим идеалам, пренебрежение этическим содержанием этикетных норм было совершенно недопустимым, и хорошо воспитанным мог считаться только человек строгих нравственных принципов.
Тенденция усматривать связь между внешним обликом и нравственными качествами была закономерна для эстетизированной жизни светского общества. С. Н. Глинка, вспоминая об учителе танцев в кадетском корпусе, отмечает, что тот почитал свое ремесло «делом высокой нравственности» и утверждал, что «вместе с выправкою тела выправляется и душа»22.
Лев Толстой в незавершенном романе «Декабристы» описывает одну из жен декабристов, проведшую долгие годы вдали от света, в крайне тяжелых бытовых условиях. При этом, пишет Толстой, «нельзя было себе представить ее иначе, как окруженную почтением и всеми удобствами жизни. Чтоб она когда-нибудь была голодна и ела бы жадно, или чтобы на ней было грязное белье, или чтобы она спотыкнулась, или забыла бы высморкаться - этого не могло с ней случиться. Это было физически невозможно. Отчего это так было - не знаю, но всякое ее движение было величавость, грация, милость для тех, которые могли пользоваться ее видом». Ю. М. Лотман, анализируя этот отрывок, точно обозначает специфический угол зрения, продемонстрированный здесь писателем: «способность споткнуться здесь связывается не с внешними условиями, а с характером и воспитанием человека. Душевное и физическое изящество связаны и исключают возможность неточных или некрасивых движений и жестов».23
Особенное обаяние людей, считавшихся образцом comme il fout, во многом заключалосьв удивительной простоте и непринужденности их поведения. «Все тихо, просто было в ней. / Она казалась верный снимок / Du comme il faut...»,24 - говорит Пушкин о Татьяне Лариной. «Свобода и простота его движений поразили меня»,- вспоминает герой трилогии Льва Толстого о князе Иване Ивановиче, «человекеочень большого света»25.
Но недаром эти простота и непринужденность оказывались так недоступны для подражания, так мучительно недосягаемы для людей другого круга, которые в светских салонах становились или скованны, или развязны. У светских людей
эти качества являлись результатом целенаправленного воспитания, включавшего в себя усердную тренировку.
Чтобы выглядеть естественно, хорошие манеры должны стать привычкой, выполняться машинально - и потому рядом с каждымдворянским ребенком неизменно присутствовал гувернер или гувернантка, бдительно следящие за каждым его шагом.
Забавно, что во всех воспоминаниях и художественных произведениях гувернер - неизменно отрицательный персонаж (в отличие от няни - персонажа всегда положительного).Наверное, среди гувернеров было достаточно людей нудных и несимпатичных. Но трудновообразить, чтобы все они поголовно были такими бессердечными мучителями, какими рисуют их воспитанники. Скорее всего, дело в том, что у гувернера была уж очень неблагодарнаяроль: постоянно, ежечасно следить за тем, чтобы ребенок соблюдал правила поведения в обществе. Но зато, когда нетерпеливый питомец вырывался наконец из-под опеки madame или monieur, всвои 16-17 лег он не только свободно говорил по-французски, но и легко, автоматически выполнял все правила хорошего тона.
В некоторых учебных заведениях для дворянских детей устраивались soir?es avec man?uvre(вечера с упражнениями {фр.}, на которых воспитанники разыгрывали в лицах.
сцены из светской жизни: провожали гостя, принимали приглашения на танец и т. п. (Показательно, что после революции 1917 г., когда все былые правила поведения в обществе стали решительно вытесняться из реальной жизни в область театральных представлений, А. А. Стахович теми же методами обучал хорошему тону учеников театральной студии 26).
Чтобы уверенно играть свою роль - держаться свободно и непринужденно - светскому человеку, как актеру, нужно было уметь хорошо владеть своим телом. В этом отношении особое значение имели уроки танцев. Танцам обучаливсех дворянских детей без исключения, это был один из обязательных элементов воспитания. Сложные танцы того времени требовали хорошей хореографической подготовки, и потому обучение начиналось рано (с пяти-шести лет), а учителя были очень требовательны, порой просто безжалостны. На уроках танцев дети учились не только танцевать, но и умению держать себя: изящно кланяться, легко ходить, подавать руку даме и т. д. Многолетняя упорная тренировка придавала светским людям их непринужденную элегантность. Но помимо всего, их свободная и уверенная манера держать себя проистекала из убеждения, что им некому подражать, напротив, другие должны подражать им… У «других», впрочем, была своя точка зрения на этот счет.
Как известно, дворянская культура уже с начала 1830-х гг. испытывает сильнейшее давление со стороны «демократической» культуры; иначе говоря, начинается напряженное соперничество между старым дворянством и все громче заявляющей о своих правах новой, разночинной интеллигенцией. Протестуя против претензий дворянства на привилегированное положение в государстве, идеологи разночинцев обрушивались с обвинениями и на дворянскую культуру. В сферу ожесточенной идеологической вражды втягивались и нормы поведения, самый стиль жизни.
«Передовая» молодежь, увлекающаяся Писаревым, выступала против всякой эстетизации жизни как в искусстве, так и в быту. Хорошие манеры - это, в сущности, красивая форма, в которую облекались человеческие отношения; неудивительно, что в соответствующем кругу они не просто не соблюдались, но демонстративно, вызывающе отвергались. Вскользь брошенная толстовской героиней реплика о молодом докторе, который «не то что совсем нигилист, но ест ножом»27, свидетельствует, что четкая связь между идейными позициями и бытовыми навыками была закреплена на уровне бытового сознания.
В жарких спорах 1860-1870-х гг. решались вопросы порой более важные, нежели это представлялось самым азартным полемистам. Так, проблема «формы» в самом широком смысле этого слова имела особое значение для русской жизни с ее извечной стихийностью и неупорядоченностью. Напор мощной, но неорганизованной силы, постоянное брожение и склонность к крайностям - все это повышало значение внешних форм организации жизни, будь это формы государственного устройства или формы быта. В этом контексте проблема воспитания обнаруживала очень глубокий смысл. Разночинцам свойственна была тенденция противопоставлять образование и воспитание как действительную и мнимую ценности. Самая постановка вопроса совершенно неправомерна: речь одет о вещах несопоставимых, обладающих собственной абсолютной ценностью; однако эта тенденция оказалась исключительно устойчивой. Студент из повести Н. Г. Гарина-Михайловского был убежден, что «жизнь не форма, и за каждое предпочтение формы перед сутью приходится дорого платить»28. Возможно, ему не довелось узнать, что за небрежение к форме пришлось заплатить не менее дорого.
В «Повести о Сонечке» М. Цветаевой студиец Володя А., рассуждая об уроках хорошего тона, которые давал Стахович, говорит: «И я уже много понял, Марина Ивановна, и скажу, что это меньше всего - форма, и больше всего - суть. Стахович нас учит быть. Это - уроки бытия. Ибо - простите за грубый пример - нельзя, так поклонившись, заехать друг другу в физиономию - и даже этих слов сказать нельзя, и даже их подумать нельзя, а если их подумать нельзя - я уже другой человек, поклон этот у меня уже внутри»29. Допустим, герой цветаевской повести несколько преувеличивает, выдает идеальный случай за общее правило, но глубинная связь между внешним и внутренним в человеческой личности подмечена им совершенно верно.
По всем внешним и очевидным признакам, российское дворянство потерпело сокрушительное историческое поражение. Но, вопреки укоренившемуся роковому предрассудку, побежденный - не всегда виновен, не обязательно не прав. Потому не будет праздным вопрос: удался ли хоть в какой-то степени грандиозный «воспитательный» эксперимент, задуманный идеологами дворянства?
Ответ на него будет во многом неутешительным. Дворянство не сумело стать реальной политической и культурной элитой. Царская бюрократия всегда препятствовала попыткам дворян участвовать в управлении государством не по
праву чина, а по праву рождения. Раздираемое противоречиями русское общество не желало ориентироваться на дворянские ценности.
Таким образом, не были выполнены те задачи, ради которых и требовались по-особенному воспитанные люди. Но эти люди действительно появились! Конечно, по российским масштабам их было немного: значительная часть дворянства так никогда и не приблизилась к желанному идеалу. Вместе с тем сформировался слой людей, который Карамзин и Пушкин называли «хорошим обществом». Принадлежность к «хорошему обществу» определялась отнюдь не знатностью рода, и тем более не высоким чином; в него входили те, кто воплощал в себе bon ton, если вкладывать в это понятие непременное сочетание
этических и этикетных норм.
«Хорошее общество» пересекалось, но не совпадало с обществом патриархальным, лишь заимствуя у последнего лучшие из его традиций; и, что очень важно, было подчеркнуто доброжелательно к разночинной интеллигенции. По многочисленным свидетельствам современников, аристократические салоны охотно распахивали двери перед выходцами из «низших» слоев, если они были людьми одаренными и порядочными. Новые друзья жадно впитывали утонченную культуру дворянской элиты; впоследствии многие русские интеллигенты по части хорошего тона не уступали урожденным князьям. К. Д. Кавелин говорил, что поколение людей александровской эпохи «всегда будет служить ярким образцом того, какие люди
могут вырабатываться в России при благоприятных обстоятельствах»30. В самом деле, русский XIX век так богат личностями, поражающими потомков своей почти неправдоподобной честностью, благородством, тонкостью чувств, обаянием наконец. Разумеется, все они отличались человеческой незаурядностью прежде всего, но их личности были сформированы в «силовом поле» определенных этических требований, в русле сознательно поддерживаемой культурной традиции. Русское дворянство сумело воспитать и совершенно особый тип человека, который Ю. М. Лотман считает «вершинным достижением русской культуры»31. Речь идет об удивительной естественности
и непринужденности, которая отличала отношения самых рафинированных русских аристократов с простым народом. В качестве выразительного примера Ю. М. Лотман приводит князя С. Г. Волконского, который с равным успехом мог и блистать в салонах, и вести оживленный разговор с мужиками, примостившись на облучке телеги и завтракая вместе с ними краюхой хлеба. Подобные черты любили выделять в своих героях Пушкин и Лев Толстой.
Наверное, такие люди встречались не часто, но самая возможность их появления весьма знаменательна. Если человек, безупречный с точки зрения хорошего воспитания, оказывается так естественно, без наигрыша близок к простому народу - это, кажется, лучшее доказательство, что нормы дворянского поведения не были чем-то искусственным, навязанным русской жизни, но, напротив, затрагивали существо национального характера и воплощали его в совершенной форме. Таким образом, теоретический умозрительный идеал как будто наполняется реальным национальным содержанием. Быть может, в этом есть свидетельство того, что утопия могла стать реальностью: дворянское воспитание сумело бы постепенно отшлифовать национальный характер, со временем раздвинуть границы «хорошего общества», не допустить катастрофического снижения нравственного и культурного уровня русскогообщества? А может быть, «хорошее общество» так и осталось бы узким кругом людей, не способных заметно влиять на культурную и общественную жизнь? Трудно утверждать, что-нибудь определенное: естественная культурная эволюция была прервана, и теперь мы можем только гадать, каковы были бы ее результаты. Как бы то ни было, дворянское воспитание - своеобразная культурная акция, осуществляемая на протяжении нескольких поколений, навсегда вошло в историю русской культуры «во всем блеске своего безумия»32.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См.: Гуковский Г. А. Очерки по истории русской литературы XVIII века. (Дворянская фронда в литературе 1750-1760-х гг.). М.; Л., 1936. С. 9-19, 48-56; Лотман Ю. М. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII века // Лотман Ю. М. Избр. статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1. С. 249-253.
2 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. М.; Л., 1949. Т. XII. С. 205. (В дальнейшем все цитаты из Пушкина даются по этому изданию.)
3 Пушкин А. С. Т. VIII. Кн. 1. С. 53.
4 Честерфилд. Письма к сыну // Честерфилд. Письма к сыну. Максимы. Характеры. Л., 1971. С. 207.
5 См.: Воспоминания братьев Бестужевых. Пг., 1917. С. 64.
6 См.: Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве. М.; Л., 1941. С. 15.
7 См.: Гарин-Михайловский Н. Г. Детство Темы // Собр. соч.: В 5 т. М., 1957. Т. 1. С. 109.
8 См.: Толстой С. Л. Очерки былого. Тула, 1968. С. 88.
9 Толстой Л. Н. Война и мир. // Полн. собр. соч. М.; Л., 1930. Т. 9. С. 134.
10 См. Мещерская Ек. Трудовое крещение.
// Новый мир. 1988. № 4. С. 212-213.
11 См.: Толстой С. Л. Очерки былого. С. 102.
12 См.: Пушкин А. С… Т. XII. С. 171-172.
13 См.: Фомичев С. А. Грибоедов в Петербурге. Л., 1982. С.171.
14 Дневник В. А. Жуковского цит. по: Иезуитова Р. В. Пушкин и «Дневник» В. А. Жуковского 1834 г. // Пушкин: Исслед. и мат. Л., 1978. Т. VIII. С. 243.
15 Фонвизин Д. И. К г. сочинителю «Былей и небылиц» от сочинителя вопросов // Собр. соч. М.; Л., 1959. Т. II. С. 273.
16 См. Лотман Ю. М. Театр и театральность в строе культуры начала XIX века // Лотман Ю. М. Избр. статьи. Т. 1. С. 269-287.
17 Жуковский В. А. Писатель в обществе.// Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1960. Т. 4. С. 393.
18 Там же.
19 Толстой Л. Н. Детство // Поли. собр. соч. Т. 1. С. 29.
20 См. Соллогуб В. А. Воспоминания. // Соллогуб В. А. Повести. Воспоминания. Л., 1988. С. 566.
21 См.: Толстой Л. Н. Поли. собр. соч. Т. 13. С. 74.
22 См.: Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895. С. 44.
23 См. Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л., 1980. С. 82-83. Цитата из Л. Н. Толстого приводится по этому изд., с. 82.
24 Пушкин А. С. Т. VI. С. 171.
25 Толстой Л. Н. Детство // Полное собр. соч. Т. 1. С. 53.
26 См.: Цветаева М. И. Повесть о Сонечке. // Цветаева М. И. Проза. М., 1989. С. 343-344; 347-348.
27 Толстой Л. Н. Анна Каренина // Полн. собр. соч. Т. 19. С. 194.
28 Гарин-Михайловский Н. Г. Гимназисты // Собр. соч. Т. 1. С. 319.
29 Цветаева М. И. Повесть о Сонечке. 379-380.
30 Кавелин К. Д. Авдотья Петровна Елагина. // Русское общество 30-х годов XIX в.: Мемуары современников. М., 1989. С. 147.
31 См. Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни: Бытовое поведение как историко-психологическая категория. // Лотман Ю. М. Избр. статьи. Т. 1. С. 334-335.
32 Пушкин А. С. Т. XI. С. 54.
О.Муравьева

Недавно старейший российский научно-популярный и страноведческий журнал «Вокруг света » (выпускающийся с 1861 года.) опубликовал на своих страницах любопытный материал: «Кодексы чести в Российской империи».

Мы уже рассматривали историю « » — ее зарождение и популярность, подробно разбирали причины дуэли Пушкина и детали ее проведения — условия, место, время, последствия, .., но как зарождался настоящий дуэльный бум в Российской империи с его правилами и «кодексом чести», — об этом мы еще не рассказывали. Исправляемся!

Сделав замечание незнакомцу за разговор во время спектакля, современный человек может не опасаться за свою жизнь. А в XIX веке Александр Пушкин пришел с секундантами к другому дворянину именно по этому поводу.

Дуэли в России поначалу долго не приживались - в XVII веке их затевали одни только иностранцы на русской службе; зато в XIX столетии начался настоящий дуэльный бум. При этом единый общепринятый кодекс так и не появился. Возможно, потому что никто не хотел привлечь внимание властей как автор обстоятельной инструкции по совершению уголовного преступления, каковым со времен Петра I считались дуэли. Так что поединщики с помощью секундантов обговаривали и прописывали правила, по которым собирались биться или стреляться, ориентируясь на сложившиеся традиции и прецеденты, советы опытных дуэлянтов и зарубежные кодексы.

В 1894 году Александр III приказом, озаглавленным «Правила о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде», фактически узаконил дуэли как способ решения вопросов чести для военных и поставил поединки под контроль офицерских судов.

С этих пор появилось несколько отечественных дуэльных кодексов: графа Василия Дурасова (1908), Алексея Суворина (1913), генерал-майора Иосифа Микулина (1912) и другие. Но все они расходились в деталях между собой и с существовавшей практикой.

Участники

До конца XIX века дуэлянт, несомненно, дворянин. «Я русский дворянин, Пушкин; это засвидетельствуют мои спутники, и потому вам не стыдно иметь будет со мною дело» - так отрекомендовался поэт некоему майору Денисевичу, чтобы вызвать его на поединок.

Цель любой дуэли - не что иное, как возмещение ущерба, нанесенного чести, а честь - прерогатива благородного сословия. К XX столетию сословные границы размываются и на обладание честью, а следовательно, и на ее защиту, претендуют и недворяне.

«При вызове дворянина разночинцем первый обязан отклонить вызов и предоставить последнему право искать удовлетворения судебным порядком», - предписывает кодекс Дурасова. Однако состоявшаяся в год его публикации дуэль между дворянином депутатом-черносотенцем Николаем Марковым и разночинцем депутатом-кадетом Осипом Пергаментом никому не казалась нарушением обычая.

Дуэлянт должен быть физически годным к поединку: душевно здоровым, способным держать оружие и сражаться. Теоретически - старше 18 лет, моложе 60. И, разумеется, дуэлянт был мужчиной . Дамские дуэли случались на Западе, но в России не прижились. Когда кавалерист-девица Надежда Дурова была на дуэли секундантом, ее сослуживцы не знали, что корнет Александров - женщина, и никакого противоречия с дуэльными традициями не увидели.

Неспособный самостоятельно защитить свою честь человек был вправе выставить замену. Это мог быть родственник, за неимением таковых - давний и близкий друг. За честь женщины также имел право участвовать в поединке мужчина, при котором ее оскорбили. Не приветствовалось, когда друг против друга выходили близкие родственники, начальник и подчиненный, кредитор и должник.

Повод

Повод для дуэли, в сущности, всегда один - оскорбление чести. Однако основания для взаимных оскорблений у дуэлянтов бывали самые разные. «Много ли мы видели поединков за правое дело? А то все за актрис, за карты, за коней или за порцию мороженого», - констатировал персонаж повести «Испытание», написанной в 1830 году Александром Бестужевым-Марлинским.

Вызов можно было получить в театре за комментарии по поводу игры актеров, в гостях за пересказанную сплетню, на улице за неверно понятый жест.

Зимой 1822 года у Пушкина потребовал сатисфакции подполковник Сергей Старов из-за музыки на публичном балу. Поэт велел оркестру играть мазурку, перебив заказанную подчиненным Старова кадриль, и подполковник счел это оскорбительным для всего полка. Дуэль состоялась, оба промахнулись.

В конфликте нередко была замешана дама. В сентябре 1825 года общество взбудоражила дуэль между придворным, флигель-адъютантом Владимиром Новосильцевым, и бедным дворянином, поручиком Константином Черновым. Флигель — адъютант официально обручился с сестрой поручика, но из-за неодобрения матери, считавшей невесту недостаточно знатной, под разными предлогами откладывал свадьбу. В конце концов ущерб, нанесенный чести всей семьи Черновых, стало возможно возместить только кровопролитием. Дуэлянты смертельно ранили друг друга. Похороны поручика превратились, по выражению культуролога Юрия Лотмана, в «первую в России уличную манифестацию». Собравшаяся толпа негодовала против социального неравенства - внутри благородного сословия.

Поединки непосредственно по политическим мотивам в Российской империи до начала XX века были редки. Зато с учреждением Государственной думы парламентские дебаты не раз давали повод для вызова. Так, дуэлью в 1909 году закончился конфликт двух депутатов-однопартийцев - Александра Гучкова и графа Алексея Уварова. Гучков легко ранил противника, граф выстрелил в воздух. Когда в следующем году Гучкова избрали председателем Госдумы, ему пришлось на время сложить полномочия, чтобы по приговору суда отбыть в крепости наказание за этот поединок.

Отказ в сатисфакции без извинений за оскорбление и без уважительной причины оставлял пятно на репутации обеих сторон. Бывало, что человек, чей вызов отклонили, решался на покушение или суицид, чтобы восстановить честь.

Уклонившийся от дуэли терял право в дальнейшем отстаивать свое доброе имя на поединках. Кодексы начала XX века предписывали поступившему так офицеру немедленно выйти в отставку как недостойному службы. На практике люди довольно часто находили способ избежать кровопролития, нередко конфликты заканчивались примирением сторон уже после вызова.

Оружие

Русские дуэлянты обычно выбирали для решения вопросов чести один из трех видов оружия: шпаги, сабли или пистолеты. С XVIII века европейские мастера производили специальное парное оружие для дуэлей: шансы поединщиков должны быть равными.

На шпагах или саблях сражались, по предварительной договоренности, либо не сходя с места, либо передвигаясь по отведенной для поединка площадке. Фехтовать рекомендовалось с обнаженным торсом или в одной рубашке, чтобы плотная одежда не мешала дуэлянту и не давала ему дополнительной защиты. Однако в России предпочитали стреляться. С одной стороны, при стрельбе разница в подготовке не так влияла на результат, как в фехтовании, поэтому, кстати, дуэль на пистолетах охотно выбирали штатские. С другой - поединок на огнестрельном оружии имел больше шансов на смертельный исход: опаснее значило почетнее.

Поединки на пистолетах бывали разными - дуэлянты стреляли по очереди или одновременно по команде, стоя на месте или двигаясь по направлению друг к другу. Иногда между ними обозначали так называемый барьер - метки, ограничивающие минимальное расстояние, на которое противники могут приблизиться друг к другу, обычно от 8 до 20 шагов. В другом варианте дуэлянты шли друг к другу не по направлению к барьеру, а вдоль размеченных секундантами параллельных линий. На выстрел, в зависимости от правил поединка, давалось от трех секунд до минуты. Тому, кто разряжал пистолет первым, запрещалось стрелять в воздух.

Особо отчаянные стрелялись практически в упор - с трех шагов через платок, который они держали между собой левыми руками. Так, с трех шагов в 1824 году Рылеев выяснял отношения на пистолетах с любовником сестры, князем Константином Шаховским. Первая пуля легко ранила Рылеева. Дважды пули противников попадали в оружие, и секунданты остановили дуэль.

Был еще способ стреляться по сигналу, стоя вдвоем в свежей могиле.

Некоторые поединщики мерились хладнокровием и без оружия. К так называемой «американской дуэли» прибегли в 1861 году, заспорив о властных полномочиях, варшавский генерал-губернатор Александр Герштенцвейг и наместник царства Польского Карл Ламберт. Сановники тянули жребий: посредник протягивал им два конца носового платка. Герштенцвейг, взявшийся за тот, на котором был завязан узел, по условиям поединка застрелился.

Секунданты

После того как вызов сделан и принят, все переговоры об условиях дуэли должны были вести не поединщики, а их секунданты (которых могло быть от одного до трех). Брать в секунданты слугу считалось неуважением к противнику: секундант должен быть ровней. Если секундантам не удавалось примирить противников, они обговаривали все нюансы поединка и права участников, выбирали и размечали место для дуэли, приглашали врача. От этих людей зависело очень многое, недаром дуэльный теоретик начала XX века Брюно де Лабори писал: «Убивают не пистолетные пули и не острие шпаги, а плохие секунданты» .

Еще до начала дуэли секунданты следили, чтобы все делалось по правилам. Важно было не опаздывать. По кодексам, если один из противников заставлял себя ждать более 15 минут, другой имел право покинуть место дуэли и объявить опоздавшего уклонившимся от поединка.

Русский литературовед Лотман подсчитал, что Онегин в романе Пушкина прибыл на дуэль с Ленским примерно на два часа позже условленного времени. Такая небрежность, по мнению исследователя, свидетельствует, что автор хотел сделать героя убийцей поневоле.

А добросовестный секундант на месте Зарецкого, отмечал Лотман, был обязан использовать нарушение регламента как шанс для отмены дуэли и примирения сторон. Впрочем, на практике пунктуальностью нередко пренебрегали. Когда в 1909 году два поэта, Максимилиан Волошин и Николай Гумилев, условились стреляться из-за поэтессы Елизаветы Дмитриевой, они оба опоздали почти на час, но дуэль тем не менее состоялась.

Тема поединков чести раскрыта в фильме «Дуэлянт», историческом триллере с элементами мистики, который вышел в широкий российский прокат 29 сентября 2016 года. Режиссер картины Алексей Мизгирев, в главной роли Петр Федоров. Действие фильма происходит в Петербурге в 1860 году. Главный герой, отставной офицер, зарабатывает на жизнь тем, что выходит на поединки вместо других людей. В реальности дуэльные традиции, правда, оставляли очень мало возможностей заменить участника поединка посторонним человеком: если вызванный доказывал свою недееспособность, принято было, чтобы его честь защищал родственник или близкий друг. Но герой картины способен удивить зрителя - по сценарию, он не совсем обычный человек.

Перед тем как расставить противников по исходным позициям секунданты осматривали их оружие и одежду; затем давали сигналы к бою, следили за временем и за соблюдением правил. Заметив нарушение, они были обязаны остановить поединок. Секунданты объявляли об окончании дуэли, фиксировали ее результат в протоколе, увозили раненых.

Ввязавшись в конфликт, секунданты могли вступить в схватку между собой. В такой, «четверной», дуэли довелось участвовать Александру Грибоедову, причем сам он невольно стал виновником раздора.

Будущий автор комедии «Горе от ума» дружил с балериной Авдотьей Истоминой. Когда она поссорилась с возлюбленным, Василием Шереметевым, Грибоедов увез девушку к приятелю, графу Завадовскому, у которого тогда жил. Шереметев из ревности вызвал Завадовского на дуэль, причем с условием, что секунданты, Грибоедов и его тезка Якубович, будущий декабрист, тоже должны стреляться. В 1817 году на окраине Петербурга состоялся первый поединок, и Шереметев был смертельно ранен. Якубовича отправили из столицы служить на Кавказ. Когда осенью 1818 года Грибоедов был проездом в Тифлисе, Якубович разыскал его, и поединок состоялся. Писатель промахнулся, противник прострелил ему ладонь. 11 лет спустя в Тегеране, когда персидские религиозные фанатики вырезали российскую дипмиссию, тело возглавлявшего ее Грибоедова опознали среди убитых по искалеченной на той дуэли руке.

После революции с благородным сословием и его обычаями было покончено, и дуэлям не осталось места в новом Советском государстве. Но память о дуэльных традициях порой оживала. В 1940-е годы сын двух поэтов Лев Гумилев в пылу яростного спора на тему религии вызвал на дуэль писателя Сергея Снегова. Поединок не состоялся потому, что в Норильском исправительно-трудовом лагере ГУЛАГа, где находились спорщики, невозможно было достать подходящее оружие.

Необычные дуэли

Ню . Британский врач Хамфри Ховарт был убежден, что попавшие в организм с пулей частицы одежды неизбежно вызовут воспаление. В 1806 году он явился на дуэль обнаженным. Его противник лорд Бэрримор счел ситуацию нелепой и отменил поединок.

Воздушные шары . В 1808 году дуэлянты де Гранпре и Ле Пике, соперничавшие за благосклонность артистки Парижской оперы, стрелялись, поднявшись вместе с секундантами в небо на двух воздушных шарах. Гранпре попал в шар соперника, и Пике с секундантом разбились.

Барабаны . Ударник группы Red Hot Chili Peppers Чад Смит и актер Уилл Феррелл поразительно похожи друг на друга. В 2014 году музыкант в шутку заявил двойнику, что на самом деле сильно отличается от него, превосходя красотой и талантом. Слово за слово дело дошло до вызова на дуэль… на барабанах. Звезды, одетые одинаково, устроили битву барабанщиков в ночном телешоу Джимми Фэллона. Ведущий объявил победителем Феррелла.

Не только поэты на дуэли рисковали жизнью и…

…композитор . Поединок Георга Фридриха Генделя с коллегой Иоганном Маттесоном больше напоминал драку, чем дуэль. В 1704 году в финале оперы Маттесона «Клеопатра» два композитора не поделили место за клавесином. Они выхватили шпаги и затеяли потасовку у здания театра. Поединок прекратился, когда оружие Маттесона сломалось о пуговицу на кафтане Генделя.

…художник . В 1870 году писатель Эдмон Дюранти резко раскритиковал картины друга, Эдуара Мане. Художник был всерьез задет и вызвал Дюранти на дуэль, дав ему публично, в кафе, пощечину. Бились на шпагах, причем с таким остервенением, что оружие погнулось. Мане легко ранил противника, после чего люди искусства помирились и дружба продолжилась. Секундантом Мане был писатель Эмиль Золя.

…диктатор . В 1921 году социалист Этторе Чиккотти вызвал на поединок опытного дуэлянта Бенито Муссолини, за то что тот назвал его в газете «самым презренным из людей, заражавших собой общественную жизнь Италии». Политики заперлись в здании и выясняли отношения на шпагах, пока у Чиккотти не стало плохо с сердцем.

…балетмейстер . В 1958 году близ Парижа скрестили шпаги 52-летний хореограф Серж Лифарь, уроженец Киева, и 72-летний балетный импресарио чилийского происхождения маркиз Жорж де Куэвас. К дуэли привел конфликт из-за изменений, которые Куэвас внес в хореографию Лифаря в балете «Черное и белое». Поединок закончился на седьмой минуте, когда балетмейстер был легко ранен в руку. Дуэлянты помирились.